В начале АТО на армейскую авиацию также возлагалось сопровождение воинских колонн и ряд других задач, которые, как показала практика, уже утратили актуальность в современной войне. Например, появление вертолетов позволяло противнику выявить колонну гораздо раньше, чем обнаружить ее саму во время движения по автомобильным дорогам. Эффективнее находиться в первой или второй готовности и в нужное время прийти на помощь, чем кружить над дорогой. Кроме потерь, это ни к чему не приводит. Поэтому мы написали несколько обращений, были выработаны рекомендации, которые поддержали командующий Сухопутных войск, а также начальник Генерального штаба, и перестали выполнять эти задачи таким способом.
– С чего и когда началось применение армейской авиации?
– Использование армейской авиации началось с первых дней АТО, правда, без применения оружия. Наши экипажи показали себя одними из наиболее подготовленных на то время. Все, кто попал в зону АТО, имели большой налет – в основном больше 1000 ч. Значительную роль тут сыграл опыт, полученный в миротворческих миссиях ООН. Это и Конго, и Либерия, и Кот-д’Ивуар. Там тоже приходилось решать боевые задачи, и транспортные, и эвакуации всевозможные проводить. Поэтому экипажи были слетанные, с большим опытом, имели хороший уровень натренированности, и нам не пришлось восстанавливать их квалификацию. С самого начала АТО они стали летать очень уверенно, прекрасно чувствовали свои машины. Даже далекие от авиации сторонние наблюдатели отмечали искусство пилотирования наших летчиков. Высокий уровень подготовки сегодня позволяет им безаварийно летать буквально в двух метрах над землей.
– Как складывается взаимодействие армейской авиации с другими силовыми структурами и Воздушными Силами?
– Взаимодействие складывалось самое тесное. Задания выполняли не только в интересах Вооруженных Сил, но и Национальной Гвардии, других структур. Прежде всего, это эвакуация раненых и снабжение. Задачи стояли общие, и нигде, никто, никогда не делил, что это вот Вооруженные Силы, это Нацгвардия, а это пограничники. Взаимодействие с Воздушными Силами связано, прежде всего, с поиском и спасением сбитых экипажей. Причем потери, которые были и у нас, и в Воздушных Силах, показали, что надо уходить от существующих на сегодня шаблонов и искать другие пути. Мы их ищем и, думаю, найдем.
– Раз уж затронули тему ПСС, нельзя не вспомнить сообщения СМИ, в которых говорилось об отказах экипажей вертолетов вылетать на такие задания из-за чрезмерного риска.
– Нет, такого никогда не было. Это все выдумки тех людей, которые хотели преподнести нашу авиацию в черном цвете. Конечно, если ставилась задача – лети без всякой подготовки, то командиры принимали решение, давали время сначала подготовиться, а уж потом выполнять ту или иную задачу.
– Сколько боевых вылетов за время АТО выполнила армейская авиация? Можно ли выделить периоды наиболее напряженной работы?
– Могу сказать, что в целом мы совершили больше 8000 боевых вылетов с общим налетом около 8000 ч.
Начало АТО было очень нагруженным. Экипажи вылетали в 4 утра, прилетали в полночь. Очень напряженно мы работали во время боев за Славянск, Саур-Могилу: и по высадке десантов, и по их забору, и по эвакуации раненых.
В целом, работа была серьезная и ежедневная. Порой экипажам доводилось выполнять до шести вылетов вдень. Были дни, когда больше работали Ми-24, были – когда Ми-8. Однако если взять общий учет налета, то особой разницы между месяцами нет. Спад произошел только в сентябре, после Минских договоренностей. Сейчас наши экипажи выполняют в несколько раз меньше вылетов по сравнению с напряженными периодами.
– Таким образом, существующее мнение, что после 4 июня, когда из строя были выведены сразу три вертолета, количество боевых вылетов армейской авиации существенно уменьшилось, не соответствует действительности. В некоторых публикациях даже утверждалось, что вертолеты вообще перестали летать на боевое применение…
– Я бы не сказал, что перестали. Просто стали правильнее планировать и ставить задачи и выполнять их. Мы ушли от постановок задач в воздухе, как это практиковалось ранее. В воздухе можно ставить задачи, если, скажем, четко определены несколько целей. Летчик заранее по ним подготовился, тогда ему все понятно, его можно перенацелить, приказать – летишь не на первую цель, а на вторую или третью. Перенацеливание таким образом происходит эффективно.
Совсем другое дело, когда даны координаты цели, ты вводишь их в GPS, а потом оказывается, что противник находится в 150 км от этого места. Так задачу ставить нельзя. Я был категорически против таких постановок задач в воздухе. Руководство меня поддержало, и мы ушли от этого. Стали экипажам ставить задачи непосредственно перед вылетом. Например, надо выполнить вылет высокой скрытности или сложности. Вышестоящий начальник ставит задачу мне, я вызываю экипаж, ставлю ему задачу, мы обсуждаем, как это лучше сделать. Когда экипаж готов, я иду, докладываю о готовности. Если следовал вопрос, как полетите, старался уйти от ответа. Какая вам разница, как мы полетим. Главное, что цель будет достигнута.
