Если быть до конца откровенным, то нужно сказать, что отдел сыграл немалую роль в деле обучения летчиков аэродинамике, особенно сверхзвуковой, которую не все летчики изучали в училище.
Запомнился еще один разговор с маршалом Пстыго (тогда он еще был генерал-полковником), в котором он оказался не на высоте. Хотя, может быть, его суждение, о котором пойдет речь, было не его собственное, а более высокой инстанции – Главкома. Пстыго, несмотря на свой ум и самостоятельность суждений, никогда не выступал против уже принятых или декларированных Главкомом решений. На этот раз разговор шел о израильско-египетской войне. В связи с беспомощностью наших советников египетская авиация терпела сокрушительное поражение. Прочитав как-то очередной отчет о тех событиях, я обнаружил, что египетская авиация на хитрый план, разработанный израильтянами, не может найти эффективных контрдействий, а каждый раз действует так, как задумано израильтянами, неся большие потери. Пстыго в это время был у нас, и я в приватной беседе сказал ему: "Товарищ генерал, читая сводки о действиях авиации в Египте, я убедился, что наши советники тактически абсолютно безграмотны. У меня есть предложение: я подберу из наших исследователей группу тактиков. Я же сам готов ее возглавить. Мы отправимся туда месяца на два, изучим тактику противника и разработаем контрмеры. А то просто стыдно перед египтянами за безграмотность наших советников". Пстыго заявил, что в этом нет необходимости. И добавил: "Скоро мы направим туда наш истребительный полк, и положение исправится". "За счет кого исправится? – возразил я. – Командиры полков у нас так же тактически неграмотны, как и советники. Я в этом убедился на летнополигонных учениях, которые по нашей инициативе были недавно проведены". На что Пстыго возразил очень странно: "Ничего, повоюют немного и научатся". И, немного подумав, добавил: "Как мы в Отечественную". "То есть путем потери половины летчиков? Не слишком ли дорогой будет цена?" – заключил я наш разговор.
Для меня самым неприятным впоследствии было то, что я оказался прав. Вскоре и от услуг наших советников египтяне отказались.
А вот еще эпизод, характеризующий наше отношение к союзникам по Варшавскому договору.
Однажды, совершенно неожиданно, Пстыго прилетел к нам и, не появившись в городке, вызвал нас с начальником Центра на аэродром.
Он сообщил, что завтра к нам прибудет для ознакомления с работой Центра главком ВВС Польши генерал Рашковский (фамилию, может быть, немного исказил, но по звучанию похожа). Так вот, главной задачей прилета Пстыги было указание тщательно замаскировать самолеты МиГ-23, которые у нас недавно появились, и не упоминать о них. Остальную работу Центра можно было показывать полностью. Я, конечно, не удержался и сказал: "Товарищ генерал, это же наши союзники. Зачем же мы скрываем от них технику, которую имеем? Тем более, что потенциальные враги наши ее хорошо знают. В иностранных авиационных журналах фотографии МиГ-23 давно имеются. А ведь такое отношение к друзьям может превратить их во врагов". Реакция генерала была правильной. Он спокойно сказал: "Я с вами согласен, но такую задачу мне поставил Главком и я должен ее выполнить". Мне понравился такой ответ: честный и прямой, без ложных обоснований.
Исполняя это приказание, пришлось нам растаскивать самолеты, а их было штук 12 (эскадрилья), по границам аэродрома. Опытный глаз польского главкома понял, конечно, что зачехленные самолеты на отшибе, это и есть то, что мы от него прячем.
И последний смешной эпизод, рассказанный самим маршалом. Где-то в середине срока его пребывания на должности заместителя Главкома ВВС, у Пстыго пошатнулось здоровье и его "списали" с полетов на реактивных самолетах, но разрешили летать на транспортных со вторым летчиком. Он выбрал для полетов транспортный Ан-24. Однажды он во главе группы офицеров должен был проинспектировать части ВВС, дислоцированные по северному побережью страны. Инспекция совершала облет района на самолете Ан-24, который пилотировал сам Пстыго. Возвращаясь после инспекции в Москву, они попали в крайне тяжелые метеоусловия, но вернуться и сесть на запасной аэродром не было возможности. Их в этой зоне просто не было. Пришлось пробиваться через сплошные облака, в которых началось обледенение. Из-за обледенения управление стало таким тяжелым, что, как говорил Пстыго, сил едва хватало, чтобы держать самолет в горизонтальном полете. А так как генерал был довольно тучным человеком, с головы и лба градом катил пот и заливал ему глаза так, что он не мог ясно различать показания приборов. На правом сиденье самолета в качестве второго пилота находился генерал Концевой, известный в ВВС весельчак и остроумнейший человек. Пстыго обращается к нему и говорит: "Возьми у техника полотенце и вытирай мне лоб, пот заливает глаза". Концевой, до того не знающий, как помочь командиру, быстро исполнил просьбу и усердно вытирал пот, действительно ручьем катившийся по его лицу. Эта борьба с природой продолжалась несколько часов. И когда Пстыге показалось, что силы все на исходе, облачность закончилась и самолет стал освобождаться ото льда. Ну, а когда обстановка окончательно нормализовалась, концевой задумался, и потом изрек: "Я когда летал на истребителях, все думал: а зачем на транспортных самолетах второй летчик? Я же вот один управляюсь. А вот теперь только понял". "Зачем же?" – спросил Пстыго. "Вытирать сопли командиру экипажа", – со знанием дела уверенно заключил Концевой.
