Августовский рассвет - [67]

— Руки вверх! — еще раз прогремел голос Сынджеорзана, и тогда переодетый Панэ поднял руки, чтобы те, внизу, увидели, что он вынужден сдаться. Командир выкрикнул команду, поднял пистолет, но Сынджеорзан опередил его. Немец рухнул на землю, и в то же мгновение вниз полетели камни. И опять послышалось:

— Руки вверх!

В конце концов гитлеровцы один за другим начали бросать оружие и поднимать руки. Через час мы направились к расположению наших войск, ведя с собой двадцать девять пленных и трех овчарок. Гаврилэ Лупу показывал нам дорогу. Мы даже днем шли без опаски, имея под рукой двадцать девять немецких форм… И кроме того, Гаврилэ знал самые потайные тропинки.

В тот вечер мы услышали грохот наших орудий и от радости бросились обнимать друг друга.

Вскоре нам предстояло продолжить наш прерванный путь на запад.

* * *

Узнав, что мы пришли, майор Дрэгупщн мигом вернулся с КП батальона, чтобы увидеть нас. Подойдя ко мне, он надвинул каску на лоб, часто замигал, посмотрел на меня с некоторым смущением и только после этого протянул руку:

— Да, не думал, что нам еще доведется свидеться, младший лейтенант…

Голос его дрогнул, и я тоже растерялся. Я схватил обеими руками его правую руку, забыв обо всех словах, которые хотел сказать ему в минуту встречи.

Майор, не вынимая своей руки из моих, протянул другую остальным.

— С возвращением вас, ребята! С возвращением!..

Я пришел в себя только в тот момент, когда солдаты в один голос гаркнули:

— Здравия желаем!

Дрэгушин вынул руку из моих ладоней и поднес ее к каске:

— Я горжусь вами! Вы даже не представляете, как я горжусь вами, мои ребята! — Он повернулся к капитану Комэнице: — Дай им три дня отдыха. Они заслужили! И двойной паек!.. И никаких отговорок!

— Ясно, господин майор, — с улыбкой ответил капитан.

Майор козырнул еще раз и ушел.

Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы он еще остался с нами. Было видно, что майор очень взволнован и ушел именно потому, что хотел скрыть волнение. Как-никак мы были на фронте.

События тех дней живо запечатлелись в моей памяти, но над всеми воспоминаниями, не знаю почему, возвышалась фигура капрала Панэ, застывшего на вершине той скалы.

Странно! Может, только потому, что там он оказался бы на прицеле оружия всех гитлеровцев, если бы они обнаружили, что вместо их солдата, посланного в разведку, на вершине холма появился кто-то другой? Или, может, потому, что, узнав его, я испугался за него: гитлеровцы, находившиеся на расстоянии всего 80-100 метров, могли заметить, что их разведчик ниже пояса одет в форму цвета хаки.

— Я не успел тебя спросить, капрал, как было дело, но представляю: ты набросился на него сзади, одной рукой заткнул рот, другой ударил или задушил. Потом стащил с него мундир, снял или подобрал упавшую каску. Надел мундир, каску, взял его автомат и взобрался на вершину скалы. И все это с молниеносной быстротой. Ты был на скале таким спокойным, будто ничего не случилось, и так же спокойно заманил их в капкан своими сигналами…

Старшина Шороп вытаращил на меня глаза:

— Господин младший лейтенант, да мы вас уже считали погибшими!

«…Захваченный врасплох у подножия вершин с отметками 127–129, взвод боевого охранения был отрезан от батальона заградительным огнем тяжелой артиллерии. Взвод потерял связь с батальоном. Считать погибшими или пропавшими без вести…»

— Рад вас видеть, господин младший лейтенант!.. Очень рад!..

Старшина так сильно потряс мне руку, что я испугался, как бы он не вырвал ее из сустава. Потом набросился на поваров:

— А ну быстро! Что-нибудь экстракласса для господина младшего лейтенанта! И для других «пропавших без вести»! Понятно?

— Понятно, господин старшина.

Шороп извлек свои старые большие карманные часы и добавил:

— В вашем распоряжении десять минут! Выполняйте!

Старшина Шороп уступил мне свою палатку, устроил для меня стол из двух ящиков из-под гранат, принес мой дневник и чистое белье, а потом пошел на кухню по своим делам.

Я уселся за импровизированный стол и раскрыл дневник, но не успел написать и одной строчки, как в палатку вошли Сынджеорзан и Гаврилэ Лупу.

— Разрешите, господин младший лейтенант?

— Что случилось, Сынджеорзан?

— Во-первых, со счастливым возвращением. Во-вторых, вопрос о нем, о Гаврилэ Лупу.

— То есть об Ионе Сэсэраие, потому что теперь нечего прятаться.

Я с удивлением поднял брови.

— Так меня зовут, и я вовсе не лесник по профессии, а лесоруб, господин младший лейтенант. И служил я в четырнадцатом полку у хортистов. Да-да, все так оно и есть, как я вам говорю. Э, долго рассказывать!

И поскольку рассказ предстоял долгий, человек снял шапку и стал оглядываться, ища, куда можно присесть. Я показал ему на один из ящиков, служивших мне столом, а другой подтолкнул к Сынджеорзану.

— Садитесь.

— Спасибо. Так я, господин младший лейтенант, был солдатом в четырнадцатом полку, как я и сказал. И вот как все получилось: однажды меня направили сопровождать несколько раненых до медпункта. Меня и еще одного, Бласа. Я капрал, Влас солдат. А капралом я был еще у румын в сороковом году. Служил я в девяносто втором полку, в Орэштие. И у хортистов остался капралом. Ну так вот, послали нас двоих сопровождать пятерых раненых до санитарных машин. Двое были тяжело ранены, одного я тащил на себе, другого — Влас. Остальные кое-как шли сами. Прибыли мы на медпункт, а там один из врачей и говорит: «Ступайте в госпиталь, добирайтесь как знаете, у нас нет машин. Санитарные машины перевозят только раненых немцев. Таков приказ!» Я отвечаю: «Нам, господин офицер, приказано доставить их сюда. Дальше — не наше дело!» Офицер нахмурился и говорит: «В машине два полковника и майор, все трое — немцы. Ты хочешь, чтобы твои раненые своими вонючими ногами уткнулись в нос, господам немецким офицерам?» «Господин офицер, — говорю, — они ведь тоже люди. — Говорил я по-венгерски. — Вот того зовут Юлию Сабо, другого, с перевязанной головой, — Траяном Васыем…» «Разговоры! Не морочь мне голову. Приказ есть приказ. Делай с ними что хочешь: брось на дороге, закопай живьем или пристрели — твое дело. Но отсюда убирайтесь!» Разве мог я бросить их на дороге, закопать живьем или пристрелить, господин младший лейтенант?.. Тронулись мы дальше, в госпиталь. А это около двадцати километров. Беда! Идем мы, идем, присядем на обочине дороги и опять идем. Встречались нам по дороге колонны, маршировавшие на фронт, кто-нибудь из наших или из венгров выходил и спрашивал: «Ну как там, браток?» «Погибель там великая, посмотрите хоть на нас…» Люди смотрели, вздыхали, то один, то другой вытаскивал из вещевого мешка горбушку хлеба, протягивал нам со словами: «Помяните мою душу, если что…» — и шел дальше.