Августовский рассвет - [69]

Само собой разумеется, после беседы с Ионом Сэсэраном я уже не мог сесть за дневник, а вышел из палатки на свежий воздух с блокнотом под мышкой, чтобы снова вручить его старшине Шоропу. Я предчувствовал, что у меня не будет времени приняться за него, тем более что я был полон решимости убедить капитана Комэницу, что сидеть три дня в полковом обозе — страшно скучно и непривычно.

Прошло более двух часов с тех пор, как я пришел на КП батальона, а волнение не покидало меня. Это и понятно: мы находились на подступах к городу. И этот город был последним очагом сопротивления противника на румынской территории. На рассвете мы должны были начать наступление с целью освободить город. Поэтому мы и находились на КП батальона. Майор Дрэгушин созвал всех офицеров батальона. Он развернул на импровизированном столе карту и, нагнувшись над ней, с сосредоточенным видом указывал пальцем направление атак, огневые точки. Голос его слегка дрожал; с самого начала мы поняли, что он взволнован, и это его волнение, необъяснимое у людей, которые столько раз смотрели смерти в лицо и подготовили вместе столько атак, передалось и нам. Я следил за объяснениями майора и чувствовал, как меня охватывает странное нетерпение, какого я еще не испытывал до сих пор. У меня было такое чувство, будто каждая мысль, приходившая мне в голову, была горячей, нестерпимо горячей, что каждое движение руки майора гипнотизировало нас, как бы бросало нас по ту сторону стрел, намечавших направления нашего движения на рассвете.

— Господа, прошу извинить некоторую несвязность моих разъяснений, но… но я сам не могу объяснить причину, поэтому прошу спрашивать, если что не ясно, — неожиданно сказал майор Дрэгушин, оторвав глаза от карты. Мы посмотрели друг на друга с некоторым недоумением. Объяснения майора, напротив, показались нам ясными, четкими и только несколько излишне горячими. Мы слушали его внимательно, с напряжением. Впрочем, даже стереотипные слова в те минуты приобретали особую значимость и звучание.

— Господин майор, все ясно, мы абсолютно все поняли, — счел нужным заверить его капитан Комэшща, спрашивая нас взглядом, согласны ли мы.

Майор достал портсигар, взял сигарету, закурил и торопливо заходил взад и вперед. Потом вернулся к карте и, будто только тогда вспомнив, что ему надо что-то ответить, проговорил:

— Спасибо, Комэница… Знаешь, мне все время в голову лезла мысль, что нам всем, абсолютно всем, хочется дойти, оказаться там, по ту сторону… Но что можно еще сделать для этого, кроме того, что мы сделали? Вы спрашивали себя об этом?

В тот момент мы не могли дать ответ, и мы не успели бы ответить, потому что при последних словах майора вошел старшина и доложил:

— Господин майор, сержант Сынджеорзан привел «языка»!..

Майор повернулся к нему:

— Солдата?

— Нет, офицера!

— Отлично! Это как раз то, что нам требуется… Пусть войдет. Господа, вы понимаете, что значит такой «язык» в данный момент?

Лицо майора просветлело, щеки порозовели. Он лихорадочно потер руки, быстро затянулся несколько раз, потом бросил сигарету и растоптал сапогом.

Через несколько секунд в укрытии появился высокий гитлеровец в форме капитана. Он был худ, щеки его ввалились, и выступили острые скулы, глаза лихорадочно бегали под стеклами пенсне, от которого свисал тонкий черный шнурок.

Вслед за ним вошел Сынджеорзан в запачканных землей мундире и сапогах, в сдвинутой на затылок каске. Он вспотел и запыхался.

— Здравия желаю, господин майор, я доставил его целым и невредимым… С виду важная птица.

Мы невольно рассмеялись. Замечание Сынджеорзана сразу внесло заметное оживление.

Майор Дрэгушин, однако, только слегка улыбнулся. Он подошел к пленному и внимательно осмотрел его. Потом пододвинул к нему ящик из-под снарядов и жестом предложил сесть. Но пленный остался стоять.

— Пошел я узнать, что слышно в охранении. Хотел взглянуть на ту сторону, — начал рассказывать Сынджеорзан. — Там мне пришла в голову мысль посмотреть в подзорную трубу, полюбоваться тамошними местами. Смотрел я, смотрел и вдруг вижу какое-то движение у сторожевой будки. Пригляделся получше и вижу, что кто-то пытается вскарабкаться на будку. «Э, черт! — подумал я. — Уже осень, а эти гуси еще не улетели от нас!» Мне стало ясно, что хочет сделать этот тип… Я вышел из окопа и подобрался, как лиса к гнезду… И вот он, голубчик. Я вам доставил его живым и невредимым. Не так ли, господин гусь? — закончил он, обращаясь к пленному.

— Я не знаю, — ответил тот, быстро сняв пенсне, будто нарочно для того, чтобы стала лучше видна его презрительная усмешка. Он принял гордую позу, заложив одну руку за спину, а другую за борт френча.

Майор Дрэгушин снова сел на ящик из-под патронов и сказал мне:

— Будешь переводить!

— Слушаюсь, господин майор.

— Спроси, как его зовут.

Я спросил.

— Я не знаю! — с вызовом ответил пленный.

— Где расположены ваши войска?

— Я не знаю.

— Что вам нужно было у будки?

— Я не знаю!

Позади него кипятился сержант Сынджеорзан.

— Сержант, спроси ты его! — приказал выведенный из себя майор Дрэгушин. Сынджеорзан снял каску и вытер вспотевший лоб:

— Слушаюсь, господин майор! У меня есть опыт беседовать с ним. Когда я его поймал и показал ему пистолет, он сразу сделался как тряпка: «Товарищ, не надо…» Не знаю, что он еще бормотал. А теперь будто шомпол проглотил! Дайте его мне. У меня он заговорит, господин майор.