Август в Императориуме - [81]

Многое было сказано и ещё больше угадано за эти вечера, приближался миг расставания: в воскресенье ожидалось возвращение банкира-чиновника.

— Наверное, это даже хорошо, что завтра всё закончится, — неожиданно для себя выговорил Рамон, едва они вернулись за свой столик. В его голосе была искренняя грусть, не нуждающаяся в этикетной позолоте, поэтому Не Веста и не думала обижаться.

— Завтра? Скорее сегодня, неделикатный Вы мой… — чуть улыбнулась она, подняв на него свои спокойные серые глаза. — Без сомнения, это хорошо. Мы не успели друг другу надоесть, мы оба знали, чего хотим и сколько отпущено времени… Я благодарна Вам, сэр рыцарь, — при этом полушутливом старинном обороте взгляд её потеплел. — Вы не сфальшивили ни единой нотой.

Рамон привстал и церемонно поклонился, потом, испытующе взглянув на неё, несколько замялся. Не Веста рассмеялась и через столик взяла его ладони в свои, как-то умудрившись не задеть блюда и бокалы.

— Милый барон, — в её глазах отчаянно дразнились какие-то очень добрые чертики, — ради всего святого, не мучайте себя! Давайте я сама озвучу все ваши невысказанные полувопросы. Первый — «хорошо, что мы расстаёмся, и всё же…» Второй — «почему?», не в смысле буквальной причины, а вообще, типа «почему так устроен мир?» Третий — «а что, если…»

— Да. И Вы знаете ответы? — руки его напряглись, но он чувствовал, как пальцы Не Весты ласково гладят его ладони, и покорно вздохнул.

— Знаю. Ведь я женщина, и мне ничто не мешает знать эту правду всем своим существом — ни любовь, ни семья, ни дети, ни даже карьера, с которой, как Вы в курсе, у омирских женщин немалые проблемы… Я, как и Вы, мой дорогой меченосец, нахожусь на обочине извечной человеческой игры — но, в отличие от Вас, свободна играть или не играть подкидываемые судьбой роли. Я, как и Вы, дорого заплатила за свободу от этой общепринятой обыденности. Но Вы — мужчина и воин, Ваша свобода — острый меч разума и воли в свете некоей миссии, истинное величие которой, простите, мне вряд ли по силам осознать… А моя свобода — это нарядный веер моих выцветающих со временем красок, зеркало моего исчезающего с возрастом лица. Меч сломается или затупится, веер станет ненужным, зеркало растворит всё живое… — выцветающая тень так пугающе проступила на миг в её лице и голосе, что Рамон вздрогнул.

— Какая же это свобода… — тихо произнес он, не отрывая взгляда от её вдруг ставшего непереносимо родным погрустневшего лица.

— Свобода не обманываться. Свобода знать истинную цену всему, что «дарит» жизнь. Свобода выбирать самой и сполна платить за выбор.

— Вам надо было родиться псиэнергом, — вдруг вырвалось у Рамона, и он даже поразился, как это раньше не пришло ему в голову.

Не Веста отпустила его руки и насмешливо прищурилась в ответ на это многозначительное признание.

— Благодарю покорно, но я не завидую вашим доблестным пилотессам, вашим «боевым подругам»… Их плата слишком высока — и поставим точку на этом, — как отрезала она, но тут же спохватилась и, желая смягчить язвительную резкость фразы и тона, взглянула на Рамона с такой откровенной нежностью, что у того онемело сердце… Лишь на миг, конечно.

— Однако…

— Не существует никаких «однако» — но Вы, наверное, хотите сказать, что я рассуждаю в данном пункте слишком обывательски? О, конечно, «видел, видел звезду сидящий за самоваром и принял это к сведению»… Помните вторник у Артака, куда Вы меня привели, тот дурацкий фильм, над которым мы с Вами поскучали-посмеялись?

— О супермене-мутанте, мстителе в железной маске, и девушке, в которую он влюбился и, в порядке проверки на стойкость, обрил наголо? Нелепый, плакатный фильм. Герой-одиночка, красивая девушка, какие-то напыщенно-дурацкие сюжетные телодвижения…

— Но там была одна совершенно замечательная нота, Вы разве не заметили, барон? Какая разница, не мог или не хотел он открывать ей своё лицо, не могла или не хотела она уничтожить дистанцию между ними! Важен лишь факт: маска мстителя стала выражением сути его существования, мечом, отсекающим всё лишнее — страшно даже подумать, что именно, — в нём самом… Расставание девушки с волосами и превращение в борца, конечно, не столь убедительны… Получился какой-то туман, истинно в котором лишь то, что у них И НЕ ДОЛЖНО БЫЛО получиться! Маски, тени, глупости…

— Простите, я не очень понимаю, к чему Вы клоните…

— Клонят, мой милый, только клоны, клоунят — клоуны, а мне, видимо, вино ударило в голову, раз я все ещё здесь… Вряд ли режиссёр сам до конца понял, что хотел сказать — так же как и актёры, зависшие где-то посередине между унылыми штампами и подлинной тайной… Мы пленники своих слов, снов и образов, о мой дорогой вечный юноша, прикинувшийся умудрённым жизнью ветераном! Но женщина всегда старше, вопрос насколько… Дело не в том, какие роли мы играем — вот сейчас играем! — а в том, есть ли мы где-то ЗА пределами этих ролей или –

Всё только продолженье бала,

Из света в сумрак переход… –

неожиданно пропела она, улыбаясь, прекрасно известное Рамону стихотворение!

— Вы… Вы знаете древнерунский?! — вино шумело у него в голове.

— Всё, всё, барон, занавес! У Вас вино в голове шумит, а в глазах столько собачьей нежности, что я сейчас зарыдаю! Вру, конечно. Давайте попросим счет, проводимся — и расстанемся на этой чудесной ноте…