Август в Императориуме - [71]

подобие змеиной улыбки появилось на её губах! — но вы, головотяпы и слюнтяи, поблажек больше не ждите!» Как будто раньше она была доброй!

— Так вот из-за кого ты каждый раз заключал новый трёхлетний контракт… — догадался Рамон.

Ловец Душ кивнул и снова закурил, а потом пояснил уже почти с отвращением, очевидно, больше к самому себе:

— Каждый раз, когда предыдущий был на исходе, она вдруг проникалась ко мне необъяснимой симпатией, и жизнь начинала казаться вполне сносной! Мы ведь почти ровесники, но она Маркиза, т. е. стареет медленнее и выглядит куда моложе меня — и ей, змеище, так легко было прикидываться усталой и растерянной от своей ответственной должности! Так ей шла эта показная женская слабость, в глазах робкая надежда на сильное мужское плечо, верное сердце и опыт! Она знала, чем меня покупать… Последний раз это произошло всего 4 месяца назад, и теперь на ближайшие годы никто и ничто не освободит меня от этой муки! Никто и ничто… кроме Права на Последний Бой… Любопытно, она устроит мне торжественные проводы по высшему гребано-погребальному разряду? А, дерьмовый табак… — он выкинул и эту сигарету, затоптал ее, кивнул, сунул руки в карманы и, весь как-то ссутулившись, ушел быстрыми шагами и растворился в толпе.

— Я знаю, что вы не любите умирать, как люди… Но «по высшему грёбано-погребальному разряду»? Это как? — любопытство Пончо пересилило его потрясение.

— Есть разные виды Прощания с Добровольно-Идущим-в-Вечность, с выбирающим Последний Бой, — нехотя пояснил Рамон, всё ещё под впечатлением от услышанного. — Как с живым и как с уже мёртвым. Первое напоминает дружескую пирушку или весёлый праздник, второе — похороны славного героя.

— Неужели вам охота видеть репетицию своих похорон! — возмутился Пончо.

— Почему репетицию? — удивился Рамон. — Ведь в Последний Бой идут, чтобы не возвратиться, героически погибнуть, захватив с собой как можно больше врагов, даже взрывчатку в сенсоплан берут! Это не репетиция, а Высшие Почести Ордена своему воину, настоящие похороны — после них никакого другого варианта нет, ты уже погиб, потому что сделал Выбор!

— Нет, вы точно не люди, — не отступал Пончо. — Вернее, вы там просто все чокнутые! Один придумал с разбегу разбивать башку об стену — остальным понравилось: как героично! как красиво!

— Не люди? А знаешь, что выбито золотом по чёрному мрамору нашей Стелы Памяти? Стихотворение неизвестного прачела!

И Рамон с чувством продекламировал:

Созидающий башню сорвётся,

Будет страшен стремительный лёт,

И на дне мирового колодца

Он безумье свое проклянёт.

Разрушающий будет раздавлен,

Опрокинут обломками плит,

И, Всевидящим Богом оставлен,

Он о муке своей возопит.

А ушедший в ночные пещеры

Или к заводям тихой реки

Повстречает свирепой пантеры

Наводящие ужас зрачки.

Не спасешься от доли кровавой,

Что земным предназначила твердь.

Но молчи: несравненное право –

Самому выбирать свою смерть.

— «Однажды разобьётся каждый» и сумасшедшие байкер-гонки у стен ваших крепостей, как же, помню! Но всё равно не понимаю… — недоверчиво качал головою пофигист.

— Ты и не обязан ЭТО понимать, друг мой Пончо… — Рамон мягко положил руку ему на плечо, но тот отстранился.

— Мы ведь для вас как дети, да? Глупые беззащитные дети, которых надо всё время охранять и спасать, как ты меня позавчера, и в том числе от них самих! А вы не догадываетесь, что кое-что в ваших законах просто безумно-жестоко — например, стерилизация женщин, из которых вы делаете настоящих вампиров-убийц, вроде этой маркизы! А вам не приходит в голову, что кое-чего и вы можете не понимать?!

— Не могу отвечать за всех, но лично мне — очень даже приходит! — Рамон старался говорить мягко, но внутри росло раздражение: ещё и этот будет его учить… Он пересилил себя и улыбнулся. — Поэтому Омир и Орден и нужны друг другу — мы просто две стороны одной медали, две формы существования одного человечества! И с чего это ты вдруг стал так печься о правах женщин — уж не жениться ли задумал, а? Ну-ка, признавайся: неужели и тебя, гуляку, наконец околдовали? Кто, та самая прекрасная белошвейка с маленькой грудью?

Шутливо возвращённый наскок неожиданно принес результат, выпущенная наугад стрела влепила «в яблочко» — Пончо покраснел, часто заморгал, потом насупился и отвернулся.

Рамон мысленно чертыхнулся и обозвал себя самодовольным бараном, но не успел открыть рта, как в ушах зазвучали топот, речёвки и слаженно-ритмичные коллективные выкрики — ПУННА предупреждала, что поблизости куда-то ломится толпа. Прямо за «Сан-Гигой» и «Каракаллой», ниже на пару десятков метров, шла набережная Паэпаэ, особенно широкая от Моста Энтузиастов, окрещённого так нынешним Имперским Наместником Кирком Брунобоем; именно оттуда начинались теперь все официальные праздничные шествия. Чуть позже услышал толпу и Пончо — посмотрев друг на друга, они улыбнулись и «пошли в разведку», обходя ещё немую навороченную громаду Адорайского Фонтана — вернее, его остов, составленный из галерей, арок, площадок и висячих изгородей: гранит, мрамор, туф, диабаз, обсидиан, чугунное литьё, плетение, решетки, статуи, зеркала, парящие в воздухе зелёные клумбы, плетни и шпалеры ждали своего часа, чтобы зашуметь, озариться и начать до утра фантасмагорию воды и камня, огня и мрака…