Август в Императориуме - [70]

— Они были добрые и ласковые дети, но, на беду, псиэнерги… Все трое, представьте себе! Два года я играл роль семейного знакомца — и все два года ломал голову, что будет, когда… Но так ничего и не придумал. А эта стерва… эта сука… — желваки ходили на его скулах, он не мог говорить.

— Отправила с Вестью Ордена к ним именно тебя, хотя Устав рекомендует замену, — произнес очевидное Рамон, а впечатлительный Пончо словно онемел.

— Не просто отправила! — жёстко усмехнулся Ю Эс Би. — Не просто отправила… В парадной форме, в подкованных сапогах, с обнажённым мечом в одной руке и серебряным Анхом Ловца Душ в другой я должен был — вечером, когда вся семья сядет ужинать! — как живая статуя, мерно прошествовать через сад под обрядовую музыку, прогреметь шагами по каменному крыльцу — и прямо у дубового обеденного стола, за которым сам сидел всего за неделю до этого, привести их к Коленопреклоненной Покорности, перед тем как навсегда отобрать детей! Здорово, да?

— Этот ритуал применяется к сопротивляющимся дикарям, чтобы произвести впечатление, — тихо сказал Рамон. — Я не слышал, чтобы его практиковали в городе… в столице…

— Теперь вот слышишь… Маркиза объявила, что Мобилизация сразу тройки близнецов-псиэнергов — это праздничное событие, и его надлежит обставить соответственно! Видели бы вы её, когда она произносила это «соответственно»! В чёрной блестящей коже, в сапогах выше колен — с Министра, что ли, моду взяла? — стоит, лыбится, стеком поигрывает, тварь… Окружая дом, мы слышали весёлые голоса и смех, но, едва из нашего автобуса заиграла зловещая музыка, всё смолкло… Никогда не забуду этой короткой дороги мимо клумб, беседки, качелей, мимо сжавшегося в подкрылечном углу обычно жизнерадостного рыжего пса, почему-то посаженного сегодня на цепь и провожающего меня безнадёжно-просительным взором… Я надеялся, что они будут ужинать за домом, на веранде, и путь окажется длиннее, но нет… Когда я тяжело цокал подковами по ступенькам крыльца и по коридору, то уже видел их лица — сначала в окно, потом из глубины неосвещённого коридора… Что бы вы почувствовали на их месте, узрев мерно надвигающееся из тёмноты нечто, и что бы вы сказали, узнав в этом нечто старого доброго весельчака-коммивояжера, знатока тостов и анекдотов, приносившего детям сладости — а теперь принёсшего Судьбу!

Ловец Душ достал из заднего кармана джинсов грязную орденскую бляху, затушил об неё сигарету и поднял голову. Взгляд его был сухим и далеким, казалось, он что-то потерял в громоздилове облаков, властно распухающем над проспектом, островом, всей столицей… Потерял — и забыл, что. Пронзительно крикнула пролетевшая чайка, стряхнув наваждение.

— Дети застыли с набитыми ртами — они тоже узнали меня, но не понимали, что происходит. Я слышал, как звякнула чья-то ложка, как в соседней комнате на диване выпустил когти кот… Отец, честный и уважаемый человек, всю жизнь положивший на создание семейного уюта и благополучия, — кому-кому, а мне это было известно! — уронил руки и сидел, сгорбившись, сразу постарев лет на десять… А мать… мать просто взглянула мне прямо в глаза и, прочтя в них ужас и муку, коротко спросила: «Всех троих?» Я не смел раскрыть рот и кивнул, она подошла, положила свою мягкую теплую ладонь на мою, оцепенело сжимавшую рукоять меча, и проговорила: «Дайте нам 3 минуты попрощаться с детьми…». Что я мог ответить, глядя в её наполненные светом и слезами глаза?! Тупо промычать «да, да, конечно», отвернуться и выйти в сад — но через двадцать шагов вдруг понял, что уже не увижу их живыми! Сработал Пси-страж, я кинулся на землю — а через мгновение всё рвануло и заполыхало, как нефтяной факел…

— Вулканисты, адепты Огня Пожирающего, — произнес Рамон. — И значит, они знали…

— Да, но Маркиза, имеющая эту информацию, не удосужилась сообщить её мне — видимо, не ожидала от них такой прыти! Накрыть семейку вулканистов и торжественно мобилизовать их детей, да ещё руками почти их друга — красивый замысел, что и говорить…

— Ты никого не убивал, брат, это не твоя вина, — качая головой и не веря собственным словам, заговорил Рамон, а Пончо, отвернувшись, беззвучно плакал.

— Не убивал? Уже неделю я всё время, во сне и наяву, то тише, то громче, слышу этот её голос — «Ланя, Ланя!» — как будто зовут меня! Знаешь, что сделала Маркиза, отослав автобус и неспешно подойдя ко мне, лежащему у беседки и рыдающему, пока вокруг кричали и суетились?! Волны жара шевелили мне волосы, в багровой полутьме догорали разбросанные доски, розовые и жасминовые кусты, чадили куски рубероида с разнесённого сарая… Носком своего модного лакированного сапога — я помню его жёлто-кровавый блеск! — она подняла мой подбородок от земли и сказала: «Ты всегда был слабаком, Ю — впрочем, неглупым и умеющим спасать свою шкуру, когда запахнет жареным. Не сомневаюсь, что ты успел дойти к ним — иначе не валялся бы здесь, как грязная вонючая тряпка!» Затем она притоптала тлеющий край моего плаща и добавила, глядя с нескрываемым презрением: «Я не буду разбираться, в чём именно ты нарушил Устав, пусть это останется на твоей совести… Безумных сектантов, которые сжигают своих детей, мне не жаль, но Орден недосчитался ещё трех мобилизованных — значит, вместе со сбежавшими план недовыполнен уже на десяток! Перед Министром отвечать мне, и думаю, что найду с ней общий язык, —