Август в Императориуме - [6]

Шрифт
Интервал

). Стеллажи древнерунских книг, храня скорбное молчание Девственных Утопленниц, медленно погружались в пыльную тьму, в которой кто-то возился со стремянкой; в углу робко толпились поломанные кривоногие стулья; задребезжала переливчатыми закатными стеклами длинная хлипкая оконная створка, чертыхнулся служитель, потянуло речной прохладой и вечерним переписком птичьей мелочи. Тюльпан исчез.

А интересно, сумел бы привычный к зыбким грунтам Охотник на самом деле просквозить столько этажей? (Оторвав тяжёлую голову от книги, Рамон увидел в хмуром зеркале напротив помятое лицо с вдавленным отпечатком, зажигаемые за спиной витые бронзовые светильники — и опять зажмурился.) Потеряв жертву, тварь издавала продолжительный вой шире человеческого диапазона — легко представилось, как мечутся по тёмным коридорам и галереям с пьяными от боли лицами стражники и служители, зажав уши, а то и фонтанируя кровью. Особенно приятен был вид шатающегося, а потом рухнувшего на колени надменного Суперинтенданта Лорда Ареты 211… Впрочем, Арета далеко, в Твердыне Духа, сидит, как кощей, на несметных сокровищах прачелов и выдает для изучения раз в год какую-нибудь ерунду — ржавую станину неизвестного двигателя, заводную механическую куклу или древние консервы с мясом никогда не видевших солнца доисторических животных. Но книги! Аудиозаписи! Видеодиски! Никогда и никому — из не имеющих Спецдопуска. Что достанешь на чёрном рынке, то и изучай — если не боишься Полиции Духа. Да, Арету стоило бы скормить Тюльпану…

— У Вас был такой измученный вид, что не хватило духу прервать… Ваши мечтания, — мягкий голос за плечом, заставивший сенсолётчика обернуться, принадлежал хрупкой невысокой девушке в скромном платье цвета взбитых сливок, украшенном лишь изящного плетения пояском. Бенциана, вспомнил он, дочь Оменданта Пустого Дворца. А ничего…

— Я Альциона, — внимательные зелено-карие глаза, казалось, где-то глубоко играли золотыми искрами смеха, заводя на мгновенный переплеск рыбы, дурачащей незадачливого рыбака. — В Пустом дворце ведь не слишком много работы (иронизирует?), и остается масса свободного времени…

— Ценю вашу деликатность, — слегка озадаченный Рамон мог бы поклясться, что Начбиб-Смотритель ЗДП (Зала Древнего Псевдознайства), старый масляноглазый Селадон, дважды при нем назвал её Бенцианой. — Однако неужели столь… прелестному созданию (удачно польстил, чуть-чуть) по душе это скучнейшее занятие — чихая от пыли, перелистывать всеми забытые манускрипты (щегольнул-таки древним словечком, не удержался), вместо того чтобы, будучи принаряженной сообразно своей знатности, развлекаться сообразно своей юности?

— То есть, если выдернуть из этой фразы штопор витиеватой галантности, вопрос чисто риторический: я трижды дура, поскольку а) чтение книг несообразно моему возрасту; б) мой возраст в принципе предполагает глупость; в) ещё и одета не очень. Какой же из трех вариантов мне выбрать и при этом не обидеться?

— Простите меня, ради Духа, — Рамон почувствовал искреннюю симпатию к этой умной и ироничной дочке Оменданта. — Вы же знаете, как здесь относятся к прачеловским книгам!

— «Запрет и презрение» — так, кажется, гласит Внешний Устав вашего Ордена? Внешний, потому что все орденцы получают неплохое образование… А ведь даже знать Омира часто полуграмотна, не говоря уже о чёрни.

— Вы опасно много знаете… — он непроизвольно тряхнул головой, избавляясь от застрявшей перед глазами картинки падающей люстры. — Но ведь и у вас есть легисты, есть очень даже подкованные инженеры на разрешённых производствах, есть любители искусства…

— Да, есть. Ровно столько, сколько лимитирует Орден.

— Дорогая Альциона, не я установил этот порядок (определенно очень даже ничего…).

— Вижу, вижу, что не Вы (опять смеется?)…

Она присела рядом, облокотясь на край стола, и, серьёзно посмотрев ему прямо в глаза, вдруг как-то мягко и обезоруживающе улыбнулась, а взгляд потеплел; Рамону даже почудилось в нем грустное всепонимание не по возрасту. В её манере держаться была какая-то сознающая себя спокойная свобода, сопряжённая с умом и достоинством и поэтому не нуждающаяся в жеманстве или условностях.

Они поговорили ещё минут десять, и Рамону, конечно, захотелось побольше узнать об этой изящной русоволосой девушке, захотелось подольше остаться в теплом круге её мелодичного голоса и неуловимой ласки его интонаций; сам себе удивляясь, он как бы невзначай старался запомнить каждую чёрточку, каждый штрих её лица с такими чудесными, затаенно-грустно-улыбчивыми глазами…

— Бенциана, вот ты где, — вдруг прервал намечавшуюся волнующую интригу скрипуче-раздражённый и одновременно сладко-изнеженный голос Селадона. — Отец тебя обыскался, а ты тут, конечно, строишь глазки господину барону!

Появившийся из потайной двери стареющий пухлый жуир в парадном облачении (сине-зелёный с золотом вицмундир, аксельбанты, шитьё, ленты, звезды) пытался придать своим словам укоряюще-назидательный тон, но неутолимое сластолюбие просто сочилось с его физиономии. Девушка поёжилась от настойчивого взгляда Селадона, однако рассмеялась и, ещё раз подарив Рамону летние сумерки своих глаз, с сожалением пожала плечами:


Рекомендуем почитать
Сафьяновая шкатулка

Сурен Каспаров живет и работает в Баку. В 1965 году в «Советском писателе» был издан его роман «Четвертое измерение». Прозу писателя отличает лиризм, психологичность. Повести и рассказы, вошедшие в сборник «Сафьяновая шкатулка», — дальнейшее развитие интересного таланта писателя. В повести «Этот странный месяц апрель» женщина полюбила инвалида войны, бывшего летчика. Эта горькая и тяжелая любовь становится испытанием для обоих. Дружбе армянского и азербайджанского народов посвящена повесть «Гара-киши». С. Каспаров изображает людей чутких, обладающих высоким чувством собственного достоинства.


Лекарство от зла

Первый роман Марии Станковой «Самоучитель начинающего убийцы» вышел в 1998 г. и был признан «Книгой года», а автор назван «событием в истории болгарской литературы». Мария, главная героиня романа, начинает новую жизнь с того, что умело и хладнокровно подстраивает гибель своего мужа. Все получается, и Мария осознает, что месть, как аппетит, приходит с повторением. Ее фантазия и изворотливость восхищают: ни одно убийство не похоже на другое. Гомосексуалист, «казанова», обманывающий женщин ради удовольствия, похотливый шеф… Кто следующая жертва Марии? Что в этом мире сможет остановить ее?.


Девочки лета

Жизнь Лизы Хоули складывалась чудесно. Она встретила будущего мужа еще в старших классах, они поженились, окончили университет; у Эриха была блестящая карьера, а Лиза родила ему двоих детей. Но, увы, чувства угасли. Им было не суждено жить долго и счастливо. Лиза унывала недолго: ее дети, Тео и Джульетта, были маленькими, и она не могла позволить себе такую роскошь, как депрессия. Сейчас дети уже давно выросли и уехали, и она полностью посвятила себя работе, стала владелицей модного бутика на родном острове Нантакет.


Что мое, что твое

В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.


Оскверненные

Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.


Сень горькой звезды. Часть первая

События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.