Август в Императориуме - [38]

Ох, не зря иронизировал «ботаник», ох не зря! Как водится, обуял вдруг перед самым делом «пузырей» мандраж… И ничего умнее они не придумали, как раздобыть (отдельная была история) «Урбинского розового крепкого»… И приняли «пузыри» на грудь для храбрости, и сделались вскоре богатырями былинными, и решили изменить первоначальный трусливый план, предписывавший бросить где надо пару-тройку умеренных бомбочек, чтобы пришедшие с физзанятий девушки выскочили в панике из раздевалки и душевой во двор кто в чем есть — а в листве на крыше сарайчика за забором уже поджидал бы их коварный «ботаник» со спертой из Спецкорпуса загадочной цифровой камерой — и пошли бы гулять по Академии веселые фото-видео… Вероятно, Индиго Дронт Саймон продулся сокурсникам в очко, буру или покер, раз так рисковал, ведь продвинутая техника прачелов демонстрировалась только на занятиях по спецразрешениям, да и не всем и не всякая!

Короче, решили Славные Витязи Земли Орденской тайно от «ботаника» наведаться в его арсенал (всё, ушлые, разузнали), изъять весь запас горюче-бахающих материалов (а там и простые тонкобумажные водяные, и дымно-пороховые бабахающие, и пламенно-бухающе-детонирующие (краска «серебрянка», немного марганцовки, немного серы, пара камешков), и горящими хвостами-фитилями крутящие… На смену трусливому плану пришел героический: а) закидать по полной! б) закидать и двор! в) закидать и крышу с трусливым «ботаником»! Ведь главное не цель, а подвиг, деяние! А фотки? Не хотим, чтобы все смотрели — пригласим поглазеть избранных!

Дуракам, да ещё пьяным, не просто везет — у них порой получается лучше трезвых… Никого из послушниц серьёзно не ранили и не обожгли! Нагнали полный двор визжащих девиц, не успевающих прикрывать свои прелести! Подпалили сухую листву на крыше и сверзли с неё вопящего «ботаника», вдребезги разбившего загадочную цифровую камеру и сломавшего руку и два ребра! Не заметив увечий, разъяренный, он кинулся с ними разбираться! Зрители (частью тоже поддатые) тут же разделились и оказали посильную помощь обеим сторонам — веселуха! А когда подоспели…

Чёрная урловская стрела, страшно медленно пошевеливая птичьими пёрышками, ровно плывет грубо зазубренным наконечником прямо в распахнутый смертельной догадкой водянисто-голубой стариковский глаз с красножилками. От их подергивания брызнувшие вокруг морщины спешат и путаются — прочь, прочь от эпицентра! — теснятся, толкаются, вязнут ногами в трещинах и, подламываясь коленями, рушатся, разрываясь от будущей боли — но вместо боли на лихорадочном ветру ужаса колосится и валится спелыми волнами гибельный восторг и, дико охорашиваясь, прыскают во все стороны взъерошенные воробьи… Вей-задувай меня стрелами, поле! Вон там плещется моя разлетайка, вон полощется! Прыгай, дёргайся, душу вон! Всяко гомону угомон! Джиперс-Криперс, ржунимагу! Чучело-мучило, чучело-прыгун!

Чёрная урловская стрела, отшевелив перышками, медленно тонет в огромном, как чёрное солнце, умирающем на закате колодце зрачка, напоследок коротко звякнув об увязающую в дереве цепь… Набери ведро, мать, дощатое склизкое ведро, ещё схваченное ржавой страстью обруча, но уже давшее течь, уже мутящее запахом железной воды и гнили, посмотри, посмотри на дно… Видишь — там я. Я всегда там, с той стороны, смотрю свои веселые фильмы на круглом качающемся экране-мембране — но с каждым днем, неделей, месяцем, годом всё меньше и дальше от меня мой киноиллюминатор — и ты, и ты в нем, и всё резче запах железа и гнили, всё глуше и заброшенней вокруг… Время отливает нас, как пули, прямо в стволах смерти, но никуда не стреляет, потому что цель уже поражена… Там, в конце туннеля, твоего заброшенного в горах древней прозеленевшей войны огромного автомобильного туннеля, — конечно, свет, и, нищеброд-погорелец, медленно прозревая, тащишься в постепенно редеющей тьме, обходя буреломы железных ребер и разбитые бетонные конусы, перешагивая мёртвых крыс и ящериц, пешкодралом, топтобусом, волоча за собою на скрежещущих салазках что-нибудь бесконечно милое сердцу, точнее — просто мусор кое-как прожитой жизни… Но шаги и скрежет салазок по бетонке — всё, что досталось тебе в этом мире.

Кто там вышел, раздвоившись, из крутящейся двери? Кто там плавит, разленившись, обломки империй? Кто Улисс тебя подставил выдернув шнуры кто направил против правил разломив миры как сказал Намира Кинчев Вечник Ариман Синемантра Синемантра прочее обман видишь кончились патроны клинит пулемет и рыдает Турандот над телом Турандзот и кончая этот плестих жизнью враскурочь мне сверкнут белками вместе чёрные как ночь Окелеле с Укалеле

…А классное было кино! «Последний урлотэг» — так, кажется, если я ничего не путаю? Выйдя из Синемантры, спорили до хрипоты всем взводом: прав ли герой, сын кривоногого и крепкозлобного, как залетейский вепрь, вождя-урла и кроткой белоликой рабыни-тэгжанки, в своей мстительной беспощадности? вправду ли была отравлена нефритовая чаша вина, поданная тревожноокой возлюбленной — нежной, как трепетная сакура, но всё-таки зарезанной, как последняя жертвенная овца, самим каменноскулым героем после того, как ревнивый мальчик-телохранитель со срывающимся криком выбил чашу из рук его? кочевники-урлы негодяи или всё-таки самодовольные горожане-тэги — беспечные свиньи, сами бездарно проспавшие, пробазарившие, профукавшие, профершпилившие, протрахавшие свою великую цивилизацию? И насколько правдива еретическая версия знаменитого архипрошляка Збигнева Чемоданенко (о нем только глухой не слышал), что не было никогда никаких урлов и тэгов, и битвы их — фикция, а если и были, то это две позднейшие ветви одного трагически расколотого древа, а именно древнейшего народа нечипоруков, давших человечеству Закон и Династию в 76 великих правителей (всеблагий архонт Нечипорук 1-й, 2-й и далее по порядку)? И в самом деле — разве мог кто-нибудь другой, кроме чубатых шароварных нечипоруков, дать нам письменность, сало, геометрию и воздухоплавание? …И рыцарские плюмажи? И рыцарские плюмажи. И прекрасных дам? И прекрасных дам. То есть, пора по бабам, господа? Дух свидетель, пора — и да уговорит себя немного поспать никогда не устающая голубая мгла Синемантры, вечно бормочущая иллюзора, да найдет в конце концов успокоение потерянно бредущая раскалёнными песками тысячелетий давно выплакавшая слезы призрачная душа ее…