Август в Императориуме - [37]

Шрифт
Интервал

начальством для первоначальной проверки Сомноустановки! Необходимо будет лишь по пробуждении — в любой степени помятости — явиться в Медкорпус и доложить о количестве выпитого, общем самочувствии и характере снов, после чего, как правило, в дипломе появляется последняя запись о последней прививке…

Свободные Девы Ордена… Их разноцветные (по возрастам обитательниц) двухэтажные домики с приветливыми фасадами и крылечками расположены в Восточном Секторе Междустения, сразу за Базарными Рядами и Синемантрой. В каждом домике — общая гостиная, игровая комната и личные покои 6 девушек, за которыми присматривает настоятельница (из тех, кто «вышел в тираж»). Формы релаксации и взаимоотношений с приходящими мужчинами самые разные, но всё находится под строгим медицинским и юридическим контролем. Помимо гейшизма-гетеризма, Девы имеют право заниматься и любой другой деятельностью, разрешенной для обитателей Междустения, кроме, естественно, вступления в брак, да это им и без надобности: все нынчелки, по той или иной причине (от «лишнего рта» в семье до несчастной любви) пожелавшие вступить в Девы Ордена (а значит, обеспечить и себя, и оставленную семью, так как, кроме подарков, они получают и жалованье), проходят обязательную стерилизацию. Это стандартная плата за приобщенность: после выпуска новоиспеченные шевалье и шевальессы дают временный обет безбрачия, который после Дальнего Полета превращается в постоянный (до — ещё можно перейти в Спецкорпус доучиваться, естественно, с потерей всей выслуги и шансов стать пилотами; обычно так поступают слишком сильно влюбленные парочки); для женщин Дальний Полет, кроме того, означает обязательную стерилизацию. Зато мужчинам после выпуска дозволяется и даже рекомендуется «сеять семя» среди нынчелов — таким образом, запрещая внутреннее потомство и рекрутируя новобранцев исключительно из нынчелов, Орден (всё-таки состоящий из слегка мутировавшей части человечества), стремится — как не устает напоминать это в каждой из своих ежегодных речей сам Лорд-Академик Дориан Фелиций (чёрт, сколько ему уже?) — избежать слишком жёсткой кастовости и сегрегации.

…Бежит, вьётся в обе стороны от взбрыкивающей лошадки памяти — вверх и вниз по жизненным склонам — заросшая шиповником, можжевельником, ежевикой, опрокидывающая в разные стороны лучезарно-скалистого неба то иглокожие стрелы сосен и пихт, то тенистый раскидистый дуб, орех или каштан, то сладко млеющий инжир или вездесущие алычу с терновником, — петляет быстрым водяным ужом серпантиновая лента сновидений. Со скользкого медно-зеленого булыжника камешком сорвалась и лихо шлепнулась белым пузом лягушка; ужик ныряет за ней прямо в деловитое пенистое «у-ру-ру-ру» крохотного водопада, зажатого меж двух валунов и выскальзывающего из их тесных объятий на кокетливо прикрытую несколькими покачивающимися листочками прозрачную заводь — но в вихре уносимой мути и пузырьков со дна почему-то всплывает давным-давно потерянное — и не жаль — тяжелое свинокожее портмоне — что там было, дай-ка вспомнить? — нет, не дала, ну и ладно… А, знаю, знаю — это Сомнушка чудит, смехом брызжет, ворожит узкими ладошками девы-мевы, сыплет-охорашивается жемчугами-алмазами, поводит-поводит, да и встрепенётся белыми плечиками запрета… Запрета-запретаются руки-косы-мосы её быстрые, улетает в сторону вырванная с мясом коновязь, грянуться оземь и взвиться соколом, и вкогтиться насмерть — почему?! за что?! У-у-у — только безобразный клёкот припадает к небритым раненым скалам, только хрипит и кашляет кровью больной подорожник…

Да ты, Рамон, просто отъявленный нирванец! Просто какой-то безобразно неисцелимый нирванщик! Надо же так замечтаться, тасуя вместе с облаками и ветром вконец окосевшие на жарком линолеуме лиственно-солнечные квадраты! Шагом марш учить Ебенеректе! И никаких альбертмагнусов и стивенкингов! Усёк? Так точно, господин барон! Есть шагом марш учить Бенеректе! Но… вообще-то я его уже выучил… Р-р-разговорчики, элемент! Десять кругов вокруг Академии, затем 30 раз отжаться и шагом марш учить заново! Движение, элемент, это жизнь, а остолбенение — кол в сраную задницу! Усёк мою глубокую мысль? Так точно, господин барон! Остолбенение — это кол в сраную задницу! То-то же! Станешь бароном — вспомнишь, как я тебя мудрости учил!

…Жужжит-брюзжит понемногу пчёлка, утонув кверху попкой в дурманящем цветке, стоят в воздухе коромысла, лучится-позмеивается речка. И плывут, плывут вслед за волнистым ужиком бумажные кораблики с важными названиями. Вот Год Первый (Элементорум, «клопы»): Буквицы, Арифметика, Общая Гимнастика, Омир и Орден, Кодекс и Субординация, Строй… Вот Второй за ним выруливает (всё ещё Элементорум, «пузыри»): Бенеректе 1, Числа и фигуры, Натура натурата, Оказание Помощи, опять Общая Гимнастика, опять Строй… А это что? А это самый что ни на есть первый пьяный мордобой с фейерверком — прямо перед Присягой и Первой же Сепарацией! Главные фигуранты — Синиша и Адван Сид (идиоты безбашенные!), Рамон (дебил мечтательный!) и даже надутый самодовольный «ботаник» Индиго Дронт Саймон (пятикурсник!) — а его-то как сюда прибило? «Не хочу отрываться от коллектива — это раз, отличный случай проверить эффект взрывчатых смесей — это два…» — «И поглазеть на полураздетых девочек — это три!» — «Цыц, пузыри! Мои материалы — ваши обсериалы, как говаривал Цицерон!» — «Мы не обсеримся и не заложим, не клопы уже!» — «Ну да, пузыри — это серьёзно, я бы сказал даже, это мощно…»


Рекомендуем почитать
Четыре месяца темноты

Получив редкое и невостребованное образование, нейробиолог Кирилл Озеров приходит на спор работать в школу. Здесь он сталкивается с неуправляемыми подростками, буллингом и усталыми учителями, которых давит система. Озеров полон энергии и энтузиазма. В борьбе с царящим вокруг хаосом молодой специалист быстро приобретает союзников и наживает врагов. Каждая глава романа "Четыре месяца темноты" посвящена отдельному персонажу. Вы увидите события, произошедшие в Городе Дождей, глазами совершенно разных героев. Одарённый мальчик и загадочный сторож, живущий в подвале школы.


Айзек и яйцо

МГНОВЕННЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР THE SATURDAY TIMES. ИДЕАЛЬНО ДЛЯ ПОКЛОННИКОВ ФРЕДРИКА БАКМАНА. Иногда, чтобы выбраться из дебрей, нужно в них зайти. Айзек стоит на мосту в одиночестве. Он сломлен, разбит и не знает, как ему жить дальше. От отчаяния он кричит куда-то вниз, в реку. А потом вдруг слышит ответ. Крик – возможно, даже более отчаянный, чем его собственный. Айзек следует за звуком в лес. И то, что он там находит, меняет все. Эта история может показаться вам знакомой. Потерянный человек и нежданный гость, который станет его другом, но не сможет остаться навсегда.


Полдетства. Как сейчас помню…

«Все взрослые когда-то были детьми, но не все они об этом помнят», – писал Антуан де Сент-Экзюпери. «Полдетства» – это сборник ярких, захватывающих историй, адресованных ребенку, живущему внутри нас. Озорное детство в военном городке в чужой стране, первые друзья и первые влюбленности, жизнь советской семьи в середине семидесятых глазами маленького мальчика и взрослого мужчины много лет спустя. Автору сборника повезло сохранить эти воспоминания и подобрать правильные слова для того, чтобы поделиться ими с другими.


Замки

Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.


Холмы, освещенные солнцем

«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.


Ты очень мне нравишься. Переписка 1995-1996

Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.