Август в Императориуме - [18]

Но о столице потом; над правобережной частью Непентеса — основного устья Олгоя — возвышается город-порт Урбиния, грузовые ворота Омира. Так сложилось, что лежащий слева Императориум получает все необходимое коротким морским путем из Урбинии: не тащить же груз через Грязи, а Тритон не всегда судоходен. Отсюда и трудовая гордость урбинских грузчиков и докеров, и заносчивость урбинских толстосумов (скупающих набережную и меряющихся высотой и роскошью зданий), и неповторимая портовая вонь, и презрительный блеск глаз и ножей урбинских портеньос — сколько тёмных ночей, дрожа, впивали предсмертные крики жертв, сколько выпито рома, виски, матэ и текилы[7], сколько зацеловано горячих девушек, сколько славных отчаянных парней захлебнулись кровью в мгновенных стычках с вечными соперниками — мрачными гаврошами дельты, ночными рыцарями Грязей!

Урбиний[8] также — база паровых катеров с пушками, положивших конец пиратству в этой части моря. Снаряжает и контролирует их, слава Духу, Орден — гарант нераспространения подобного оружия, узаконивший такую жестокую кару за огнестрел, что даже криминальные элементы редко рискуют доставать или изготовлять его. Из уст в уста передается местная легенда об Исмаэле-протопласте, спасшем более 200 лет назад Урбинию от флибустьеров. Последние — а именно одноногий Клептос и его одноглазая подруга Дивина, собравшие под свои знамена около тысячи «джентльменов удачи», — однажды под покровом ночи захватили, подожгли и разграбили урбинский порт, устроив настоящую вакханалию (уже два столетия «Урбинский ужас» — любимый сюжет местных картин и фресок). Зрелище было и впрямь не для слабонервных: пылающие мачты и реи, падая, ломали борта; лопающиеся и слезающие огненными струпьями полотнища парусов озаряли разгромленную и заваленную обломками акваторию; в воде, вперемешку с корабельным деревом, тряпьем, разбитыми бочками и кувшинами, барахтались люди; с изумленными голубыми глазами и вспоротым животом, раскинув руки-ноги, недолго плавала среди мусора огромная, в рост человека, тряпичная кукла… Пираты, увешанные награбленным, переворачивали и поджигали повозки и лодки, выпускали саблями пух и перья из дорогих шелковых перин и подушек и кишки из людей, гонялись за свиньями, овцами, индейками и рубили им головы на спор, вышибали днища винных бочек и купались в них, соревновались в меткости метания бутылок с крепкими напитками (разбивая, как спелые арбузы, головы связанным «мишеням»), заворачивались в расшитые золотом ткани, делали в них кинжалами дыры и гадили под общий гогот — словом, отрывались на славу. И вдруг, когда уже ничего не могло спасти город (неразбежавшиеся стражники корчились на кольях портовой ограды), — узрели нечестивцы, как от маяка в конце мола отделилось легкое облачко и поплыло прямо к ним. А подплыв, приняло облик давно умершего столпника Исмаэля, просидевшего на маяке безвылазно сорок семь лет, и стало помавать призрачными рукавами (рассказывающие при этом непременно делают страшные глаза и исступленно трясут бородами), а по некоторым сведениям, и ругаться солеными морскими словечками (что-то вроде «якорь тебе в сраную задницу» или «трахни сушеную камбалу»). Пираты не очень удивились — Исмаэль был знаменитым флибустьером-расстригой — но обиделись не на шутку и стали рубить призраку руки-ноги-голову. Оказалось, что рук, ног и голов хватает на всех и они никак не кончаются. Разгоряченные этим обстоятельством, пираты не заметили, как подошли паровые катера с пушками (нововведение Ордена) — и началось истребление, вошедшее в анналы как Великая Растерзайка (до сих пор в неё играют на пристани местные ребятишки). Призрак стал похож на решето, в которое пролетали фрагменты флибустьерских тел; на скользкой от крови и мяса пристани некоторые уже просто случайно разбивали себе головы о причальные кнехты. Ни один не ушел — на улицах их ждали разъярённые горожане. По завершении дела призрак станцевал джигу и втянулся под крышу маяка; пиратское стерво растащили портовые собаки. Сколько правды в этой истории, проверить невозможно — одна из версий гласит, что ушкуйники просто перепились некачественным ромом и, попав под воздействие зрительно-слуховых галлюцинаций, перебили друг друга, а катера подоспели к шапочному разбору. Другая — что потасовку устроили портовые шлюхи, за них вступились клиенты и сутенеры, и пошло-поехало — а пираты в это время, сдав оружие страже, чинно выбирали товар или играли в казаки-разбойники с ребятней (непонятно, где были паровые катера). И так далее.

Сангауди и Урбиния лежат по разным сторонам далеко выдающегося в море полуострова Оресфея (неофициальное именование — Лысый Орел); его каменистые холмы разлинованы террасами. Оливки, хурму, инжир, виноград, первоклассные вина и сыры изобильно производит этот солнечный край, но на месте глаза у Лысого Орла — овеянный недоброй славой очень странный городишко Флогистон, приют адептов всевозможных оккультных наук. У него нет удобной гавани, зато астрологи, алхимики, маги-пифагорейцы, хироманты, магнетизеры, друиды и прочие служители Тайны в один голос уверяют, что именно здесь находится центр Силы, хранящей Омир, и потому заповедная тишина по ночам опускается на город; лишь изредка прошелестит плащом лунная тень мага между кипарисами да взвоет в ужасе собака и в окне полыхнет (иногда со взрывом), резко запахнув на всю улицу, какое-нибудь снадобье, неосторожно растертое в агатовой ступке. Остановитесь здесь на ночлег, заплатите не скупясь — и под треск прикрываемого ладонью свечного фитиля замирающим от волнения голосом вам расскажут невероятные и жуткие истории о Брачном Танце Слепорожденной Змеи — Пожирательнице Друидов, о Шафрановой Капле Яда в Лазуритовой Чаше и Проклятии Целителей, о мистическом Чёрном Солнце, сведшем с ума знаменитого мага и алхимика Шаллаха, а потом покинувшем его сферическую зеркальную комнату, чтобы нести смерть и безумие в отдалённые храмы и капища. Флогистон — это неразменный денарий запредельного человеческого любопытства, и слава Духу, что есть вещи, неподвластные Апокалипсису. Впрочем, если вы не курите коноплю, шалфей и зелёный чай, ничего страшного — это ещё не делает вас безнадёжным позитивистом.