Август в Императориуме - [16]

Шрифт
Интервал

Лере Монт

Скажи мне, веточка сиринги –
Где ты росла, где ты цвела?
Какой куртины многолинкой
Ты украшением была?
С какой крапивенной тропинки
Матрос, мессия, углежиг,
Дешевый сингер дюжедринкий
Тебя, красавицу, кружил?
Каких терзаний и лобзаний –
Сердца раскрыть и не стихать! — …
Ночными звездами вязаний
С кем начала благоухать?
Кого, мерцая, отпускала
Плести цветные миражи?
Какая ложь или усталость
Тобой манили ворожить?
И кружевною пелеринкой,
Со сладкой дрожью на заре,
Скажи мне, веточка сиринги,
Сгорая в памяти костре,
И в разрывающемся ритме,
Когда весь мир к груди прижат,
Скажи мне, веточка сиринги, –
Где наши мёртвые лежат?
На берега беззвездной Леты,
Где шелестят лишь имена,
С какой промчавшейся планеты
Ты вновь сошла бродить одна?
И не осталось в мире света –
Лишь ты играешь с тишиной…
Но знаю горестно, что где-то
Иду за огненной весной.

Глава 5. Карта

Если вообразить грабителя ростом с Бетельгейзе, знающего толк в драгоценностях космоса и умеющего перемещаться быстрее мысли — всё равно он скоро затеряется среди бриллиантовых россыпей Вселенной, и крик его одинокого ужаса начнет бесконечное путешествие через бездну. Пройдут неисчислимые эпохи и эры — но никто не овладеет этой сокровищницей, потому что владеть может только она, а «смертному» или «бессмертному» достается лишь мгновение: ночью на лесной поляне, горной вершине, пустынном пляже — остановить сердце, чтобы безумная тишина его стала мёртвым зеркалом торжествующей вечности. И, медленно поворачиваясь к возлюбленной (важнейшему атрибуту мужской версии мироздания), — увидеть в её расширенных зрачках тот же нечеловеческий восторг, готовность стать песчинкой, чтобы навсегда низвергнуться в алмазную бездну и лететь, пока хватит молчания сердца. И когда потом, оглохнув от музыки звезд, так по-человечески согреваются онемевшие тела — это ничего не меняет. Не в силах соизмерить «я» и Вселенную, всё сознающее себя тайно хочет стать хотя бы звездой, вряд ли понимая, что на самом деле означают эти затасканные и опошленные слова.

Но вот взгляд фокусируется на крохотном комочке пыли и грязи, смутном пятнышком пробегающим по лику ближайшей звезды: в озарённой чёрноте он вращается, растет — и знакомая планета греется в её лучах, подставляет мёрзнущие на космическом холоде бока. Увы, привычный облик обезображен: ушли под воду страны и континенты, переехали реки и горы, доиграли шахматную партию леса, поля и пустыни. Лишь небольшая часть былой суши доступна зрению: дальше клубятся какие-то багровые туманы…



Однако здесь, на этой забытой неведомым богом территории, по-прежнему кипит жизнь. Около семидесяти миллионов человек населяют Омир (Мир в обиходе) — так теперь зовется обитель остатков человечества, большая часть которого вовсе не собирается плакать о былом величии и занята насущными делами. Десятки городов раскинулись на берегах могучих рек Урана, Олгоя, Латоны, Хуанцзы и омывающего подбрюшье Омира теплого и ласкового Серебристого Моря, нежноцветные волны которого могут разгладить морщины любой заботы, успокоить любую тревогу. Говорят, в тихое полнолуние к его поверхности поднимается удивительная глубоководная эйфориус, и многие готовы отдать всё что угодно только за одну маленькую рыбку…

С севера, востока и запада Омир окружен горами. Особенно величествен северный Заоблачный Хребет, к востоку постепенно понижающийся и переходящий в разбросанное среднегорье Метастазио — область городов-крепостей Ордена, хранящего безопасность Омира и контролирующего его гражданскую администрацию: Адмирабля, Ареопаг, Наместников Духа, их чиновников, стражников и полицию. Орден есть соборное тело Духа Омира, поэтому в каждом городе возвышается Государственный Храм Слова и Меча (ГХСМ), он же штаб-квартира Полиции Духа[6].

С востока нелюдимо подпирает небеса хребет Гипнос, падающий к югу в Великую Топь; Гипнос и Топь отделены от Омира медленной и печальной рекой Стикс, составляющей полную восточную границу Омира.

Хребет Воители Запада (его туманные вершины и впрямь напоминают абрисы суровых воинов, когда-то надвигавшихся на эти земли, но неуловимо сошедших с пути и теперь обречённых вечно брать приступом облака) не слишком высок, но уже за десятки километров до него почти на всем правобережье могучего Урана не встретишь поселений: пустынная степь, солончаки, парящие ястребы, чуткие антилопы, редкие кочевья — и так до самых лесов Верховья. Постепенно понижаясь к югу, горная цепь тем не менее закрывает от западных ураганов не только весь Омир, но и Серебристое Море, завершаясь на большом полуострове Рука Бандита (название — не только плод чьей-то географической фантазии: долгое время полуостров служил базой «джентльменов удачи», да и сейчас небезопасен).

Откуда-то из подземных пещер хребта ближе к югу вытекает тихая река Лета, столетие назад впадавшая в залив Дремлющий Конь. В одну ночь, как долго тайно изменявшая жена, она оставила наконец спящего супруга на его пустом ложе и сбежала на юг; то ли дамба, с помощью которой реку собирались вернуть, оказалась не по карману, то ли интриги соседей — в общем, тёмная история, но теперь расположенный на берегу залива надменный и претенциозный Сангауди, рай архитекторов, уже не может претендовать на ведущие роли и понемногу ветшает, а старое русло, зарастая, собирает городские нечистоты и всякий опасный сброд. ещё два левобережных города смотрятся в беспамятные воды Леты: в среднем течении древний полузаброшенный Мохенджо-Даро, а на морском берегу рядом с новым устьем выросла скромная и загадочная Джемма, истинное сокровище которой — кроткий нрав её обитателей; среди них много природных философов, раскаявшихся грешников и служителей различных мирных культов.


Рекомендуем почитать
Найденные ветви

После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.


Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.


Дневник инвалида

Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.


Разве это проблема?

Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.


Козлиная песнь

Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.