Авария - [128]

Здена открыла телефонную книжку. Телефон Павла она, разумеется, знала на память, но ей нужно было время, чтобы выдумать повод и принять решение.

Она набрала номер.

— Краус, — донеслось из страшной дали.

Сжимая трубку в руке, она пыталась сообразить, с чего начать. Не с того же, что сидит вот одна и все обдумала, просто сказать, что ей худо…

— Краус слушает! — снова повторили в трубке, теперь уже много громче и внятнее.

— Павел… Я только…

В трубке раздался треск.

— Что стряслось? — спросил Павел на удивление глухо, и Здене почудилось, что там, на том конце провода, она различает еще чей-то голос.

— Ты не один? — смущенно спросила она.

— Это не имеет никакого значения, — ответил Павел решительно. — Что случилось?

— Камил ушел. Еще вчера…

— Через час буду…

— Павел, я не знала… Я не хотела тебя беспокоить. Извини, пожалуйста, и забудь.

— Чепуха.

Не говоря больше ни слова, Павел повесил трубку.

Тоже положив трубку, она, будто ошпаренная, выскочила на балкон.

Какой мучительный разговор. И как можно быть такой идиоткой! Гусыня… Он ведь ни разу не назвал меня по имени. А как он объяснит свой уход этой девушке? Что звонил какой-то безумный пациент и что он, не глядя на праздник, должен все бросить и, будто милосердный самаритянин, ехать его ублажать? К чему все это? Наверное, потому, что он меня любит, но, устав от вечных сомнений без видимого результата, не отказывается от подвернувшихся под руку знакомств. Или я и впрямь только пациент, а он — брат милосердия? Благотворитель? Но все-таки как он объяснит свой поступок этой девушке?

Здена, рассердясь сама на себя, судорожно сжала мокрые перила балкона. Через час внизу остановится Павел. Не говоря уж о том, что его увидит Марцела, сам он только раздует неслыханное пожарище последних дней. Приедет с надеждой, что наконец все разрешилось, что найдет здесь беззащитную, сломленную горем женщину. Но это совсем не так. Все много-много сложнее. Есть еще Дитунка, родители, наши планы… Жизнь ведь не кончается после первой более или менее серьезной размолвки.

«Павел, я обманулась, не сердись, ты, конечно, меня поймешь», — написала она на листе бумаги, быстро собрала необходимую дня на три одежду для себя и девочки, сунула записку в дверь и по мокрому синему асфальту потащила коляску с Дитункой на перекресток, где несколько раз в день останавливался автобус, идущий на Прагу. Вот это — единственное решение, единственно возможный выход из так называемой безвыходной ситуации. Ничего больше не запутывая, не усложняя — уйти. Не меня, а Камила опустелая квартира должна довести до отчаяния.

Судя по расписанию, ближайший автобус шел только в три часа дня. Целый час ждать. В половине шестого мы в Праге, а в шесть, возможно, в Ходове. Наши удивятся, но поймут, конечно.

Снова заморосил дождь. С запада пригнало большую темную тучу, и она закрыла солнце. Все померкло вокруг. Дул свежий ветер, но туча не двигалась. Мелкая изморось неприятно оседала на лице и на руках. Дитунка, укрытая надежным плащом, довольно улыбалась. Шоферы, проезжая мимо, мигали фарами одинокой женщине, некоторые даже останавливались, предлагая отвезти куда угодно, но Здена с благодарностью отказывалась. А потом у обочины затормозил синий «фиат» Павла.

Выйдя из машины, Павел хмуро взглянул на темное небо и не спеша подошел к Здене. Разжал ее пальцы, вцепившиеся в ручку коляски, и посмотрел ей в глаза.

— У тебя закоченели руки, — проговорил он.

— Я озябла.

Стоило ей вымолвить эти слова, как зубы тут же начали выбивать дробь. Знобящая сырость проникала и под одежду.

— Здена, зачем ты все так немыслимо усложняешь? Опомнись, прошу тебя!

Павел говорил тихо. Тер своими ладонями ее посиневшие руки и неотрывно смотрел ей в глаза.

— Извини за этот звонок. Я поторопилась. Я знаю, не нужно было звонить. — Она покачала головой.

Павел помрачнел.

— Я вообще тебя не понимаю в последнее время. Что же ты теперь собираешься делать? Как поступить?

— Теперь поеду к своим в Ходов. Пробуду у них до субботы, а потом… наверное, вернусь…

— А не лучше ли вернуться уже сейчас?

Она снова покачала головой.

— Садитесь. — Он пригласил их в машину.

— Я поеду к нашим.

— Я отвезу.

— В Ходов?

— А то куда же?

— Нет, такой жертвы я не могу принять. Скоро автобус…

— Это ведь не филантропия. Просто мне хочется вас покатать.

Сложив коляску, Павел засунул ее на заднее сиденье, дорожную сумку запихнул в багажник, проверил, хорошо ли заперта дверь со Здениной стороны, и только потом завел мотор.

— Может, включить обогреватель? — заботливо спросил он.

— Не нужно. Тут вполне тепло.

— Но если замерзнешь, скажи, ладно?

— Хорошо.

Машина тронулась. Под колесами зашуршала мокрая лента шоссе. Дождь заметно усилился. О ветровое стекло разбивались крупные капли, под щеткой дворников они сливались в грязные потеки и, подхваченные ветром, исчезали где-то сбоку. Когда мимо проезжала встречная машина, все стекло окатывало непроглядной грязью.

— Гнусная погода, — всякий раз замечал Павел, увеличивая число оборотов дворников, пока стекло не становилось чистым.

Сидя с Дитункой на коленях возле сумрачного Павла, Здена виновато молчала. Не агония ли это? Делириум беспомощности? Не едет же он со мной только затем, чтобы проститься на ходовском перекрестке и проделать сто километров обратно… Ах, не нужно было звонить.