«АукцЫон»: Книга учёта жизни - [47]

— Мне кажется, Веселкин с самого начала предельно выкладывался в своем творчестве и через какое-то время просто пережег, испепелил себя изнутри, — размышляет Озерский. — В его душе образовалась некая дырка, пустота, и он судорожно искал, чем ее заполнить, чтобы опять работать на максимуме. Наверное, такие штуки, как «кровь пустить» на сцене или «залить» себя алкоголем для куража, виделись ему эффективными.

— До 30 лет Вова вообще не пил, — говорит Гаркуша. — Хотя у него родители пьющие, брат. Но я знаю много людей (скажем, покойный Саша Кондрашкин), которые принципиально до такого возраста не употребляли спиртное, а потом срывались в полный рост. Веселкин из их числа. Причем он — не запойный. Но, выпивая даже бокал шампанского или пива, Вова становился если и не агрессивным, то однозначно жестковатым.

— Последние выступления Веселкина с «АукцЫоном» выглядели ужасно, — оценивает Федоров. — Пока он не пил, не курил, занимался йогой, хореографией, оставался скромным, тихим, интеллигентным в общении человеком, то казался гораздо целеустремленнее нас, этаких разбитных пьяниц, и был интересен. У него многое офигительно получалось. В какой-то момент он стал на сцене заметнее Гаркуши, особенно когда Олег уже вошел в свое алкогольное пике. А Веселкин, напротив, взобрался на вершину вдохновения. Он не делал прямого эпатажа, не надевал бандажей, не носился по спинкам кресел в партере, не резал себя, не панковал нарочито. Любой его эпатаж выглядел неожиданно и красиво. Но, начав прикладываться к стакану, Вова довольно быстро перестал быть таким, как раньше. Вся его энергия, сублимационная на мой взгляд, исчезла. Он стал принимать какие-то позы, хотел танцевать чуть ли не в каждой нашей песне (чего не требовалось в таком объеме), пытался привлечь к себе внимание дикими выходками. Короче — фигня получалась. И в конце концов он сам от нас откололся. Никто его не выгонял. Просто в какой-то очередной раз Веселкин не поехал с нами на гастроли в Германию, а когда мы вернулись, Вова уже сосредоточился на своем сольном альбоме, на сотрудничестве с Миллером и с «АукцЫоном» выступать перестал. Потом, правда, годы спустя, он еще появлялся на наших концертах, порывался что-то станцевать, даже выходил несколько раз на «Осколках», но это было совсем не то, что раньше.

Из дневника Веселкина: «13-15.05.92. Последние три концерта с ними в ЛДМ. Потом объявил, что больше не выступаю с ними. Они были ошарашены неподдельно, что-то говорили о билетах и прочем. Потом, на следующий день, уехали на гастроли в Гамбург. Я остался с Миллером и мифическим проектом».

— Володя немножко зациклился на каких-то своих вещах, — считает Бондарик, — и пошел в другую сторону. Ну, пошел и пошел…

От «Жопы» до Хвоста

«АукцЫон» привлек меня своей веселостью, жизнерадостностью, хорошим музыкальным драйвом, и мы как-то по-человечески сошлись.

Из интервью Алексея Хвостенко Джорджу Гуницкому

С Хвостом было очень легко. Это человек-оазис, абсолютно светлая душа.

Виктор Бондарик

Федоровское желание (о котором упоминалось в данной книге несколькими главами выше) сделать так, чтобы песни Хвоста услышало как можно больше людей на его родине, воплотилось в 1992-м. Вскоре после того, как смотритель парижского сквота поэт Алексей Хвостенко случайно залетел-таки в покинутое им Отечество после семнадцатилетней разлуки. Супруга Хвоста Римма такого камбэка, даже эпизодического, тогда совсем не желала, судя по словам общавшихся с ней «аукцыонщиков». Мол, выгнала нас родина, и шут с ней. Да и сам Хвостенко навещать развалившуюся красную империю не планировал. Однако до России добрался — в самолете с гуманитарной помощью (куда его смекалистые товарищи каким-то образом пристроили) — и пересек границу с сомнительными, чуть ли не временными документами.

— В Хвосте я чувствовал доброту, какую можно встретить только у самых близких тебе людей, — говорит Леня. — Какое-то время он был для меня почти как отец. Мы созванивались едва ли не ежедневно. Нам было интересно общаться друг с другом, и, приезжая во Францию, я часто гостил у него дома. Идея сделать альбом на стихи Хвоста пришла мне в голову через несколько дней после нашего знакомства, и я предложил ему: «Давай мы с „АукцЫоном" поможем тебе записать пластинку». Сперва он всячески отнекивался, говорил, что в Париже это сделать сложно, поскольку у нас здесь мало времени, а в Россию он не поедет и т. п. Но однажды Хвост решил устроить некий званый обед в своем жилище, на который пригласил всю нашу группу. Я ему тогда сказал: «Может, мне приехать к тебе на час пораньше и, пока остальные подтянутся, ты напоешь мне свои песни?» Он согласился и на той нашей встрече дал мне распечатку своих стихов и напел песен 25, по куплету. Причем процесс этот сопровождался поглощением вина из вместительной бочки, которую Хвост купил для всего «АукцЫона». Мы вдвоем ее выпили, и, когда все ребята собрались, пришлось бежать в магазин за другой бочкой… В тот раз мы фактически и соорудили «Чайник вина».

Отсылающий к древнекитайской поэзии, европейской лютневой музыке XVI—XVII столетий, нашему футуризму и постмодернизму века двадцатого, звучащий, как частушечное камлание космополита, «Чайник» в тот винный парижский вечер оказался сродни миражу или магическому наброску. Его захмелевшие авторы кайфовали от содеянного здесь и сейчас, но слабо верили в окончательную материализацию замысла. Точнее — верили, пока допивали вторую бочку. А с рассветом начал возвращаться реализм. Хвост остался в своем сквоте, «АукцЫон» двинулся дальше на гастроли, затем вернулся в Питер, и вероятность студийной записи «Чайника вина» вновь стала призрачной.