Атомизация общества и социальная самоорганизация: российский контекст - [3]

Хорошим примером может служить стачка рабочих в Новочеркасске в 1962 году, жестоко подавленная властями КПСС. Судя по воспоминаниям очевидца и участника событий Петра Сиуды, движение возникло спонтанно и исходило непосредственно с рабочих мест; трудящихся, по его словам, вел рабочий инстинкт» – люди шли из цеха в цех и к ним присоединялись другие работники[9]. На такой же производственной основе возникали и другие стихийные рабочие забастовки «советского» периода.

Произвол властей, сочетавших в себе политические и экономические функции, часто становился тем стимулом, который мог заставить людей почувствовать общность своих интересов. Таковы, например, протесты против действий милиции в различных городах в 1970–х годах, или экологическое движение, которое охватило СССР, особенно после Чернобыльской катастрофы 1986 года. Вокруг стихийно возникавших почти повсеместно экологических гражданских инициатив сформировалось целое движение за гражданское самоуправление: в кварталах и микрорайонах городов созывались общие собрания жителей, на которых формировались собственные народные органы – комитеты самоуправления. Некоторые из них вплотную подходили к требованиям, которые мы могли бы охарактеризовать как идею суверенных прав жителей на той территории, где они живут.

Эта массовая самоорганизация в период «перестройки» оказалась, однако, очень быстро интегрирована в существующую систему и стремительно сошла на нет. Причину следует искать в отсутствии того, что могло бы быть названо «идеей–силой». Самоорганизованное население неплохо представляло себе, против чего следует выступать, но в массе своей не имело каких–либо ясных представлений о желаемой социальной альтернативе. Такие представления не были заложены в общественных структурах и нормах и не вытекали из них: здесь уже сказывался эффект первой волны атомизации, покончившей с русской общиной. Во почему социальное движение стало легкой жертвой противоборствующих фракций правящей номенклатуры, которые использовали его во взаимной борьбе, а затем способствовали его разрушению. Автор, которому в те годы довелось участвовать в экологическом движении в Москве, имел возможность наблюдать, как гражданские инициативы и их ведущие активисты приняли политическое руководство так называемых «демократических», рыночных фракций номенклатуры, все больше отказывались от собственных требований и лозунгов в пользу тех, которые выдвигались политиками, в обмен на ожидания, что те учтут в будущем их нужды. Позднее многие лидеры движения ушли «во власть». С другой стороны, «рядовые» участники инициатив разочаровались в коллективные действиях, которые не принесли им успеха. Они ощущали себя обманутыми и не верили больше в возможность чего–либо добиться. В результате общие собрания жителей переставали собираться, а комитеты самоуправления превращались в верхушечные органы, лишенные контроля снизу. Таким образом, социальные движения в России конца 1980–х годов вскоре «растворились» и перестали существовать. И тогда по разочарованному, дезориентированному и уставшему обществу прокатилась вторая волна атомизации.

Вторая волна атомизации общества

Это явление было вызвано стремительным переходом от патерналистского государственного капитализма к нынешней рыночной модели. Реальные факты показывают, что большая часть населения в значительной мере восприняла новые установки, призывающие к индивидуально–конкурентным жизненным усилиям (в том числе, коммерческим) и отвергают коллективистские ценности.

Приведу лишь несколько примеров в подтверждение этого тезиса. Автор имел возможность наблюдать и анализировать реакцию различных людей на быстрый переход к рынку и связанное с этим падение уровня жизни населения во много раз (особенно после «либерализации» цен в 1992 г. и последовавшей инфляционной волны). Очень многие, столкнувшись с колоссальным ростом цен, намного опережавшим средний рост заработков, стали выживать за счет огородов и земельных участков. Но это было делом сугубо индивидуальным. В то же время, практически не было серьезных попыток коллективного овладения пустующими землями или организации производственных аграрных кооперативов. Потребительские кооперативы, которые могли бы позволить значительно ограничить распространившуюся спекуляцию при перекупке и перепродаже продуктов и иных товаров, также были скорее исключением. Автору известна одна более или менее серьезно задуманная инициатива такого рода в Москве, но и она исходила от политических активистов (сторонников своего рода «кооперативного социализма») и потерпела неудачу.

Определенную склонность к ограниченным формам коллективной самоорганизации продемонстрировали различные национальные меньшинства, особенно переселенные на новую территорию, но связанные общностью происхождения. Так, известно, что турки–месхетинцы, бежавшие в Центральную Россию от преследований в Средней Азии и поселенные компактно, помогали друг другу строить дома и поднимать хозяйство. С другой стороны, значительное распространение получили группировки мафиозного толка, члены которых также были связаны общим происхождением. Здесь происходило известное по аналогичным структурам во всем мире переплетение элементов взаимопомощи с жесткой иерархической субординацией и агрессивным отношением к внешней среде. Собственно говоря, целью такой мафиозной взаимовыручки являлся именно коммерческо–конкурентный успех, иными словами факторы социальности носили в данном случае подчиненный характер.