Атомизация общества и социальная самоорганизация: российский контекст - [2]

.

Статистика выступлений протеста, забастовок и других подобных акций подтверждает вывод о разительной социальной пассивности жителей России. Даже в периоды, когда невыплата зарплаты приобретала особенно массовый и продолжительный характер, протестные действия либо были преимущественно краткосрочными, либо организовывались почти исключительно чиновниками профсоюзов или политических группировок. В первые годы реформ, когда шла острая борьба между прежней советской технобюрократией («красными директорами») и новой финансово–предпринимательской элитой, а также между центральными и региональными властями, немалое число выступлений протеста инициировалось или инспирировалось директорской или местной элитой, при чем зачастую эксплуатировались старые корпоративные мифы о единстве социальных интересов администраторов и трудящихся одного предприятия, одной отрасли и т.д. Профсоюзное руководство стремилось не столько организовать выступления, сколько ограничить их радикализм и уменьшить ущерб, наносимый ими власть имущим. Символические «дни протестов» и марши заведомо не могли оказать никакого серьезного влияния на политику властей. Стачки оказывались чисто местными или внутриотраслевыми, причем они почти никогда не выходили из–под контроля профсоюзного начальства. Иными словами, если люди и были готовы принять участие в коллективных действиях, они предпочитали, чтобы такие действия организовали за них другие. Наконец, практически отсутствовало такое явление, как забастовки солидарности.

Ниже мы разберем подробнее те редкие исключения из этого правила, которые стали нам известны. Пока достаточно будет констатировать высокую степень разрушения, атомизации и десолидаризации современного российского общества и задать вопрос: какими особыми причинами вызвано это состояние?

Первая волна атомизации

Представляется, что в минувшем столетии российское общество испытало, по меньшей мере, две последовательные волны атомизации. Они были связаны с резкими социальными переменами, которыми сопровождалось становление и развитие индустриального общества в России.

Первая волна накрыла общество при большевистско–сталинистском режиме. Ханна Арендт справедливо утверждала, что если в Германии тоталитарный режим нацистов стал, в известной мере, следствием общественной атомизации, то в СССР, напротив, это «массовое общество» было создано сталинским режимом[8]. С конца 1920–х – начала 1930–х и до конца 1950–х годов в России была уничтожена крестьянская община – форма жизни подавляющего большинства населения страны. На смену ей в сельской местности пришла огосударствленная структура колхозов и совхозов. Десятки миллионов людей принуждены были покинуть деревню: они были интегрированы в городское индустриальное производство и поселены в урбанизированной местности, утратив прежние социальные связи. В российских крупных городах, застроенных типовыми домами, большинство жителей плохо знают иногда даже соседей по подъезду. Мотором индустриализации служили гигантские предприятия, ставшие своего рода городской и огосударствленной заменой прежней сельской общины. С одной стороны, они выполняли значительные функции не только в производственной области, но также в социальной сфере и в области воспроизводства – медицинской помощи, организации отдыха и досуга, снабжения продуктами, уходе и т.д. С другой, эти структуры были полностью подчинены государственному и партийному контролю, действовали жестко иерархически и формализовано.

Режиму, который стремился к тоталитарности, нужны были подданные, как можно более изолированные друг от друга. С этой целью предпринимались меры для того, чтобы как можно больше ограничить любые проявления неформальных, горизонтальных связей между людьми на основе семейного принципа, товарищества, взаимопомощи, добрососедства. Люди в идеале должны были взаимодействовать друг с другом через властную «вертикаль» и ее партийные или якобы «общественные» институты. Так, например, даже семейные конфликты нередко разбирались на заседаниях партийных комитетов или в ходе так называемых «товарищеских судов» на предприятиях. Система доносительства также призвана была научить людей бояться друг друга и не доверять никому.

Тем не менее, следует признать, что первой волне атомизации все же не удалось полностью разрушить российское общество. Сталинский тоталитаризм, несмотря на его крайнюю репрессивность, очевидно, не обладал достаточными средствами для того, чтобы бесповоротно колонизовать массовое сознание трудящихся СССР. Он проник в него в виде отдельных элементов, исказил, но не сумел до конца уничтожить проявления традиционных ценностей и связей. На крупных предприятиях происходила частичная регенерация горизонтальной социальности, основанной на чувстве сопричастности и товарищеской взаимопомощи. Многие рабочие жили в общежитиях при предприятиях или в домах, построенных для них теми заводами и фабриками, на которых они трудились. Они были связаны друг с другом на рабочих местах, а нередко – и по месту жительства.

Подобная неформальная социальная самоорганизация нередко обращалась против правящего режима и заключала в себе немалый потенциал сопротивления. Соответственно, протесты «советских» лет носили почти исключительно самоорганизованный и стихийный характер.