Период 1920-х — 1930-х гг. стал временем резких и мучительных сдвигов в мировой истории. Начался переход к новому, фордистско-тейлористскому этапу индустриально-капиталистического общества. Стали все больше проступать характерные особенности этой ступени: внедрение новых машин и технологий, детальное разделение труда, массовое производство, централизация экономики в руках национальных и транснациональных концернов, усиление роли государства во всех областях экономической, социальной и политической жизни[1]. Данные процессы, получившие в те годы название «капиталистической рационализации», находились в столь резком противоречии с обоснованной Кропоткиным концепцией анархо-коммунистического общества, что многие видные либертарии принялись выражать сомнение в ее осуществимости, по крайней мере, в непосредственном будущем. Появились утверждения, что идеи вольной коммуны и преодоления узкого разделения труда, которая лежала в основе анархо-коммунистических представлений о новом обществе, не соответствуют «подлинному духу и тенденциям» индустриального общества с его стремлением к универсальности и растущей специализации[2]. Одновременно ожили раннее отвергнутые большинством анархистов теории о коллективистском (основанном на распределении «по труду») «переходном периоде» на пути к анархистскому коммунизму[3].
Однако далеко не все анархисты были согласны с этим своеобразным «либертарным ревизионизмом». В тот же самый период было предложено несколько вариантов дальнейшего развития идей Кропоткина, которые не порывали с их основными положениями, не взывали к большей умеренности, но стремились продолжать прежнюю логику с учетом новой ситуации. В докладе я остановлюсь лишь на трех, как мне представляется, наиболее проработанных и интересных из них. На тех, которые были выдвинуты анархистами Аргентины, Японии и Испании.
* * *
В Аргентину анархо-коммунистические взгляды проникли еще в конце 19 в. Анархистские эмигранты из Европы (такие, как знаменитый либертарный коммунист Эррико Малатеста) стали создателями первых современных профсоюзов в стране. Не удивительно, что основанная в 1901 г. Аргентинская региональная рабочая федерация (ФОРА) уже в 1905 г. первым из профобъединений мира официально провозгласила в качестве своей цели анархистский коммунизм, рекомендовав распространять его «экономические и философские принципы»[4]. Почти до Первой мировой войны ФОРА занимала преобладающие позиции в аргентинском рабочем движении, но и позднее, вплоть до реакционного военного переворота 1930 г., оказывала влияние на более чем 100 тысяч трудящихся страны.
В отличие от Кропоткина, теоретики ФОРА избегали описывать детали облика будущего свободного общества. Тем не менее, они открыто провозглашали, что оно должно быть анархо-коммунистическим, без какого-либо «переходного периода» и что основу его будет составлять коммуна (а не, скажем, профсоюз, как полагали синдикалисты). Однако главными заслугами ФОРА следует считать развитие кропоткинской философии истории и критики индустриализма, а также разработку оригинальной концепции анархистской организации.
Как известно, Кропоткин решительно критиковал марксистский экономический детерминизм, то есть представления об историческом развитии как целенаправленном, необходимом и прогрессивном процессе совершенствования и централизации производственных факторов и соответствующей смены общественно-экономических формаций (работы «Хлеб и воля», «Современная наука и анархия»). В ряде его произведений и писем (особенно, во «Взаимной помощи...») можно обнаружить возражения против идеи прогрессивности капитализма по сравнению с докапиталистическими обществами (к примеру, вольными городами Средневековья). Наконец, в «Этике» Кропоткин высказывается в поддержку теорий французского философа Фулье об этических «идеях-силах», лежащих в основе эволюции человечества.
Все эти моменты, намеченные у русского анархиста, были связно и подробно сформулированы теоретиками ФОРА.
Прежде всего, они вступили в открытую полемику с теорией линейного прогресса и марксистского исторического материализма, утверждая, что развитием человечества движут не столько экономические закономерности, сколько эволюция этических представлений и «идей-сил». Вслед за Кропоткиным, аргентинские анархисты оспаривали тезис марксистов о классовой борьбе как главном факторе истории: они признавали роль сопротивления угнетенных классов, но видели в нем проявление универсального закона взаимопомощи и солидарности.
В силу этого ФОРА резко осуждала экономический и исторический детерминизм и отрицала прогрессивность капитализма и его экономической организации. Теоретики ФОРА воспринимали хозяйственную структуру индустриально-капиталистического общества (фабричную систему, отраслевую специализацию, жесткое разделение труда и т. д.) как «экономическое государство» — наряду с «политическим государством» — властью. Новое, свободное общество должно не вырастать из закономерностей старого, а быть решительным, радикальным разрывом с ним, с самой его логикой. В его основе должна лежать вольная коммуна и свободная ассоциация, его лозунг не «Вся власть синдикатам!», а «Никакой власти никому!». Система анархического коммунизма ни в коем случае не должна строиться «в недрах» старого, иначе его ждет судьба русской революции, — предупреждал ведущий идеолог ФОРА Эмилио Лопес Аранго[5]. Пролетариат «должен стать стеной, которая остановит экспансию индустриального империализма, — писал он. — Только так, создавая этические ценности, способные развить в пролетариате понимание социальных проблем независимо от буржуазной цивилизации, можно придти к созданию неразрушимых основ антикапиталистической и антимарксистской революции: революции, которая разрушит режим крупной индустрии и финансовых, промышленных и торговых трестов»[6].
