Атолл - [39]

Хаамару приподнял поля своей шляпы:

— Ладно, не зови Тотаи, я пойду с тобой.

Матаоа быстро встал:

— Ничего никому не говори и заостри наконечник своей остроги, как иглу.

* * *

На следующий день план Матаоа осуществился с такой легкостью, что Хаамару оставалось лишь бранить себя за то, что накануне он всю ночь напролет не спал. Страх его рассеялся, как только пришло время действовать, и больше не возвращался. С этого дня исчез прежний Хаамару, молчаливый увалень с расхлябанной походкой, и появился новый, тот, который вместе с Матаоа убил патуи.

День только занялся, когда они медленно погрузились в воды пролива около берега. Они сразу же увидели патуи. Она наполовину высунулась из расщелины в коралловой стене на глубине трех саженей. Почувствовав их приближение, рыба повернулась к ним мордой и двинулась навстречу. Хаамару не ощутил ни малейшего страха.

Не колеблясь ни секунды, он вонзил острогу в глаз и быстро вытащил оружие назад, в то время как патуи кинулась к стене. Хвостом она задела Матаоа, из-за этого первый его удар оказался неточным, но следующий достиг цели. Мальчики вынырнули на поверхность. Ослепленная патуи металась под водой, совершенно потеряв ориентацию. Она направилась было в открытое море, но затем вернулась к кораллу. Казалось, она искала расщелину. Течение сносило ее к лагуне. Наконец она наткнулась на нишу в коралловой стене и втиснулась под ее свод. Там Хаамару и Матаоа нанесли ей столько ударов острогой, что она вскоре перестала шевелиться.

* * *

— Нечего сказать, две сажени длиной и шесть мешков копры весом! Людям, которые рассказывают о том, что видели, тем, кто этого видеть не мог, следовало бы быть поосторожнее, ибо придет ведь день, когда откроется правда, — так рассуждали некоторые жители деревни, глядя на патуи, висевшую на суку доу. Она была лишь на голову длиннее Фареуа и уже никак не тяжелее трех мешков копры.

— Разве этого не достаточно? — возражали настоящие ныряльщики. — Это самая большая рыба из пойманных когда-либо на Арутаки! Как известно, под водой предметы кажутся значительно более крупными, чем на земле. Во всяком случае, будь это настоящая патуи или тоупапау в образе патуи, важно, что чудовище мертво, как и все рыбы, найденные в ее брюхе.

Что касается Матаоа и Хаамару, то они были склонны объяснить свою удачу прожорливостью патуи, которая проглотила столько рыбы, что отяжелела и потеряла осторожность. Они вели себя как истинные туамотуанцы! Старики справедливо говорят, что мужчина не должен гордиться своими поступками, ибо он лишь сделал то, что мог.

Викторина уезжает

В тот вечер под листвой доу, на площадке, освещенной четырьмя моригазами и огнями «Ваинианиоре», было людно. Матрос, молодой таитянин, мелодичным голосом пел под аккомпанемент оркестра, которым с особым воодушевлением дирижировала Тоуиа. Ох уж эта Тоуиа! Нескольким своим подругам она намекнула, что матрос проведет эту ночь не на борту своей шхуны (эти слова, как обычно, были подкреплены выразительной мимикой).

Мелодии Паумоту, быть может, более ритмичны, зато таитянские песни и музыка мягче и благозвучнее. А какие красивые слова!

Казалось, никогда не надоест слушать то, о чем пел матрос:

Отуе Роа Роа

Ите Рае То Фара Ити Э

И Реира Тэ Тино Мама

Равз Ино на Из.

А Ари То Равер

Э Эре То Туаинэ

Аита: Тэ Тура

Фаа АаНа Тэ Реира.

Очень далека

Песчаная коса.

На этой косе

Дом из пальмовых веток.

Это прекрасное место,

Чтобы любить.

Но не сестру,

Ибо это запрещено законом.

— Ах, как это красиво! восхищенный Викторина пробрался поближе к матросу и уселся рядом с ним на скамью. Бросив на певца многозначительный взгляд, он томно повторил слова песни:

…Но не сестру, нет!

Тоуиа, услышавшая эту фразу, перестала играть на укулеле и громко сказала:

— Тебе-то закон запрещает любить брата!

Все захохотали: неплохо сказано! Ну и язык у этой Тоуиы, с ней не соскучишься!

Викторина оскорбился и расстроился, к тому же он заметил, что матрос посматривает на него иронически.

— Что ты знаешь о том, что запрещено? — резко возразил он.

— Запрещено вести себя, как ты.

Она комически высунула язык, а затем сделала гримасу отвращения. Взгляды всех обратились к Викторине. Что он на это ответит?

— Тоора[62]! — бросил он с презрением.

Но в этот вечер взять верх над Тоуией было невозможно! Она рассмеялась, приподняла свои огромные груди и похлопала себя по широкому заду:

— Тоора — это хорошо! А где твои тити? У Ли Мина или в стирке?

Раздался новый взрыв смеха. Все знали, что Викторина делает себе фальшивые груди из набедренной повязки, которую он засовывает в корсаж и прикрепляет во время танцев английскими булавками.

Викторина в долгу не остался. Но кругом больше не смеялись, а старики неодобрительно качали головой. Женщины, когда ссорятся, не могут обойтись без непристойностей! Пусть говорят все, что угодно, у себя дома, но не здесь, в присутствии стольких людей и даже детей. Фареуа посмотрел на Викторину так, что тот поспешил сказать:

— Это она виновата! Она первая сказала, что мне запрещено иметь дело с братом!

Но Фареуа и другие старики дали Викторине понять, что ему следует помолчать. Ничего плохого Тоуна не сказала. Всем известно, что Викторина старел, становился толстым и некрасивым. От этого его характер начал портиться.