Атаман Платов - [9]

Путь до Кубани немалый и небезопасный. На дорогах рыскали многочисленные отряды крымского хана Давлет-Гирея. Минувшей осенью, собрав воедино кубанские и горские отряды, хан намеревался вторгнуться на донские земли. Однако, считая, что для этого своих сил недостаточно, он призвал в поддержку своего брата Шаббас-Гирея. Тот, возглавив турецкие отряды, поспешил на помощь.

Но замыслу турок тогда не суждено было сбыться. Гусарский полк Бухвостова и донской Степана Ларионова, того самого, с которым предстояло теперь Матвею сопровождать обоз, в верховьях реки Ей столкнулись с неприятелем и, смело вступив в схватку, разбили его наголову. Остатки позорно бежали, рассеявшись по степи.

И вот ранним свежим утром обоз тронулся в путь. Полк Ларионова впереди: он знает дорогу и по долгу, как старший, в голове. Платовский полк охраняет вторую половину длиннющего обоза. Казаки едут верхом по обе его стороны небольшими группами. Вдали справа и слева маячат дозорные.

К вечеру третьего дня достигли речки Калалах, впадающей в Егорлык. Река сама по себе тихая, спокойная, как большинство степных рек. Летом, пересыхая, напоминает ручей. Однако сейчас, после паводка, она разлилась, мутные воды бурлили.

Повозки обоза уже сосредоточились на широком лугу, и ездовые выпрягали лошадей, поспешая дотемна их напоить и задать корма. Ларионов и Платов согласовали места, где расположить повозки, а где казаков, куда выслать на ночь охрану и когда на завтра выступать в путь.

Ночь накатилась неожиданно быстро, и стало так темно, как бывает на юге. Пылали костры, слышались людские голоса, конский хруст да похрапывание. Потом стало стихать, костры никли — лагерь погрузился в покой.

Матвею не спалось. Что-то тревожило, не давало сомкнуть глаз. Чертыхнувшись, он натянул сапоги, вышел из шатра.

— Матвей Иваныч, слышь-ка, — узнал он голос Авдотьева.

Фрол произнес это таким тоном, будто перед ним стоял не полковник, а его ровня.

— Не серчай, что называю так, — это из уважения. Что не спишь?

— Не знаю. Нейдет сон.

— И мне тоже.

— Неспокойно вот здесь, — Матвей ткнул себя в грудь. — И ночь будто бы мягкая да теплая, а на душе скребет.

— У меня тоже недобро в мыслях. И думаю не зря. Прислушайся-ка!..

Платов затаился: почувствовал, как на лицо пахнуло легкое, едва уловимое дыхание сыроватого ветерка.

— Да нет, не так! — коснулся плеча казак. — Ты приляг да прислонись к землице. Вот так-то.

Фрол проворно лет и припал к земле ухом. Матвей последовал примеру. Щеку кольнула былинка, защекотало в ухе.

— Ну? Слышишь? — с тревогой в голосе спросил Фрол.

— Ничего не слышу.

— А ты затаись… Затаись…

Матвей плотней прижал ухо к земле, затих и вдруг различил едва слышимый далекий гул да редкие всплески птичьих криков. Почудилось, что ли…

— Ну, что слышишь?

— Гул какой-то, да еще вроде птицы горланят…

— Вот-вот! А разве птица ночью кричит?

— Да вроде бы нет…

— Правильно! Ночью она спит. Сидит себе смирно.

А выходит вот что: недалеко остановился неприятель. Разложил огни и побеспокоил птицу. А коль крик большой, стало быть, много и огней. Значит, множество и басурманов. Скумекал?

— Ну уж, — усомнился Платов.

— Верь мне, Иваныч! Уж коли я говорю, то без ошибки. Прикажи разведать: непременно будет так, как я тебе сказывал.

Фрол говорил с такой убежденностью, что командир не посмел возразить.

— Сейчас пошлю… Вызови-ка есаула с первой сотни.

— Не надо тревожить людей. Поручи дело мне. Я со своими казаками разузнаю.

— Ладно. Давай, действуй!

Вскоре трое казаков верхом поехали от реки в сторону, откуда неслись тревожные крики птиц.

В ожидании их возвращения Матвей не сомкнул глаз. Хотел сообщить о своем подозрении полковнику Ларионову, да воздержался: а вдруг все напрасно…

Вернулся Авдотьев за полуночь, встревоженный и разгоряченный.

— Так и есть, господин полковник. За увалами — костры по всей степи.

— Может, наши?

— Какой там! Одного схватили, приволокли.

— Есть пленный? — оживился Платов. — Давай его сюда! И драгомана[3] немедленно! Скачите к Ларионову: доложите, что схватили нехристя.

Полковник Ларионов явился сам.

— Что случилось? Где пленный?

Турок — молодой, с запавшими и злыми глазами — заговорил лишь под угрозой плети. На вопрос — большое ли собрано турецкое войско, коротко ответил:

— Двадцать тысяч.

— Сколько? — Ларионов даже привстал.

— Двадцать тысяч, — хмуро повторил тот.

— Кто же возглавляет их? Кто главный?

— Сам хан. Давлет-Гирей.

Из дальнейших пояснений стало ясно, что турки, кубанские татары и горские племена объединились и сейчас расположились неподалеку от дороги, ожидают, когда появятся русские, чтобы напасть.

— Уберите турка! — распорядился Ларионов. — Что, Платов, предлагаешь?

— Нужно драться. Соорудим у реки вагенбург, и пусть попробуют нас взять!

Вагенбургом называлось сооружение из повозок, за которыми укрывались обороняющиеся. Внутрь образованного из повозок и грузов кольца загоняли лошадей.

— Может, выждать? Авось, обойдется! — раздумывал Ларионов.

— А если не обойдется? Уж если мы их увидели, то обнаружат и они нас.

Обстановка складывалась явно не в пользу казаков. Разве могли долго противостоять полторы тысячи людей полчищу ожесточенного неприятеля?