Атаман Платов - [112]
Через неделю, когда визит завершался и все готовились к отъезду, он заболел.
Ливен успокоил: Матвей Иванович уедет позже, а до выздоровления с ним остается Виллие.
В тот же день побывала и Дарья Христофоровна с Элизабет. Посидев немного, умчалась, оставив у постели больного приятельницу.
Достав из сумочки клубок шерсти и спицы, Елизавета Петровна принялась вязать. Руки ее легко и быстро ходили, и почему-то Матвею Ивановичу казалось, что они схожи с руками покойной Марфы Дмитриевны.
— Вам, наверное, тяжело у больного сидеть?
Он сказал по-русски, однако она поняла, улыбнулась, положила руку на лоб.
— Ничего, все будет хорошо, — ответила по-английски, и Матвей Иванович тоже ее понял.
И вот он выздоровел.
По нешироким сходням он поднялся вместе с Елизаветой Петровной на судно. Моложавый русский капитан лихо вскинул руку, во весь голос отрапортовал. В строю стоят загорелые, широкогрудые, подобранные один к одному матросы, свои, русские. И на мачте бьется русский флаг.
— Разрешите сняться с якоря? — спрашивал капитан.
— Конечно, братец. И чем скорей, тем лучше.
Загромыхала цепь, засуетились матросы, вознеслись по веревочным лестницам на мачты и проворно забегали по реям. Тяжелые паруса ожили, фрегат дрогнул, и за бортом зажурчало.
С берега донеслись залпы салюта, в ответ на корабле рявкнули орудия.
— Посмотрите-ка, Матвей Иванович!.. Да не туда. — Рядом стоял доктор Виллие, указывал на большой корабль, вдоль борта которого и на реях замерли английские моряки в черно-белой форме.
— Что это? Опять почести… Надоело, право.
— Да ведь это же тот самый корабль. Команда честь вам отдает. Видите, на борту написано: «Граф Платов»?
Две недели назад его повезли на верфь, сказали, что будут спускать со стапелей на воду новый корабль, а он будет при сем в качестве почетного гостя.
На верфи толпился народ, опять были рукоплескания, приветствия. Его попросили, чтобы выбил молотком клин из-под доски, а когда Матвей Иванович это сделал, судно под ликующие крики заскользило по направляющим брусьям и тяжело осело в воду. И тогда он прочитал выведенное на борту: «Граф Платов».
Теперь они плыли мимо корабля с его именем.
Из-за корабельной надстройки вышел казак. Непривычный к качке, он хватался за все руками.
— Может, шинельку сызволите накинуть?
— Не надо. Проводи-ка госпожу в каюту.
На носу было ветрено и зябко. Невысокий, толстенький доктор передернул плечами:
— Бр-р, холодно…
— А что, Яков Васильевич, не принять ли согревательного?
— Не откажусь.
Матрос с щегольскими усиками услужливо подал им на подносе две стопки.
— За счастливое возвращение, — сказал Матвей Иванович.
— За ваши успехи, дорогой мой граф, — пожелал доктор.
После убытия Матвея Ивановича из Англии, 8 июля в Лондоне состоялось общее заседание муниципалитета. На нем решили: «В ознаменование живейших чувствований, коими сей муниципалитет одушевлен, и глубокими признаниями его блистательного дарования, высокости духа и непоколебимого мужества, оказанными в продолжении долговременной войны, предпринятой для утверждения мира, тишины и благоденствия Европы, поднести атаману графу Платову саблю».
Над почетным даром работали лучшие английские мастера. На одной стороне эфеса они изобразили на эмали герб Великобританского и Ирландского королевств, на другой — Платовский вензель. Верх эфеса украсили алмазами, на ножнах отобразили отдельные сражения, в которых он принимал участие. На самом же лезвии вывели текст постановления муниципалитета.
Саблю вручил Платову находящийся во Франции английский фельдмаршал Веллингтон. На следующий день Матвей Иванович послал ему ответ:
«Приемля сей отличный и весьма лестный для меня знак с чувством истинной признательности, я не могу, однако же, отнести прямо к себе всю приписываемую мне оным славу. Но видя из сего искренность и доброжелательство, коими великая и знаменитая достоинствами своими нация почтила меня свыше заслуг моих во время бытности моей в Лондоне, чту себя счастливейшим, что судьба дозволила мне участвовать в столь блистательнейшей для всей Европы эпохе, протекшей в последние три года…»
Ныне сабля эта находится в Новочеркасске, в Музее истории донского казачества.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Не счесть, сколько в жизни было возвращений и встреч с Доном. Казалось бы, он к этому привык. Но нет!
С необъяснимым чувством волнения Матвей Иванович подъезжал к родному краю. В последний раз он здесь был весной 1810 года, после того как заболел в Молдавии и его откомандировали из армии. Пробыл всего три месяца, а потом поехал в Петербург — оттуда поступил вызов. Там его окончательно вылечил всемогущий доктор Виллие.
Четыре года прошло с той поры. Да какие это годы!..
Он сидел в экипаже и жадно, словно бы впервые, смотрел на раскинувшуюся пред ним степную даль, на плывущие редкие облака и далекий горизонт.
Рядом, на привычном месте адъютанта, расположилась Елизавета Петровна. Она оказалась мягкой и душевно доброй женщиной с развитым чувством такта. Не досаждая навязчивостью, вовремя угадывала его желания и незаметно делала то, что вызывало у него благодарность.
За короткое время, не зная ни слова по-русски (как, впрочем, он по-английски), они научились понимать друг друга.
