Асунта - [9]

"В практической жизни, - говорил он себе, - все эти недостатки кажутся людям признаками глупости, ее, так сказать, составными частями. Конечно, ото огульно, я ведь не совсем дурак. Но что поделать?"

И он мыл стаканы, кружки, тазики, бритвенные кисточки, подметал волосы, гладил салфетки, бегал в лавки... Часы тянулись. Но то, что его ожидало дома, что теперь становилось готовым развалиться семейным очагом, казалось ему не лучшим, если не худшим.

8. - ПАЛОМНИЧЕСТВО

После его ухода Асунта провалялась в постели еще довольно долго и великолепен был беспорядок едва ее прикрывавших простынь и разметавшихся по подушке черных локонов. Встав, она, прежде всего, подошла к зеркалу. Ночные тени, застывшие в глубине зрачков, рассеялись тотчас же, и на Асунту глянули два требовательных, почти жадных глаза. Она, с удовлетворением, ощутила свое переизбыточествующее женское естество. Мысленное сравнение тусклого существования, которое она вела до сих пор, с тем иным, полным всяких удовлетворений, которое, как ей казалось, готовилось принять ее в свои объятья, нисколько ее не пугало. Наоборот: такая возможность не была ли она доказательством насильственного нарушения ее природных прав? "Васко до Гама", - прошептала она, презрительно. Всяческие разрешения поступали отовсюду и никаких возражений против такого сообщничества никто не высказывал.

Между тем проснулась Христина, и Асунте пришлось вернуться к мелочам повседневности. Дочери она уделила в это утро минимум времени и внимания, но своим туалетом занялась с большой тщательностью! Платьев было всего два, так что выбор ее не затруднил. Но надо было хорошенько выгладить, кое-что изменить, подшить, поправить. Прическа, пудра, губная помада, раскраска ногтей, подрисовка бровей - все это заняло время. Асунта выпила чашечку черного кофе и съела сухарик. Обычно прекрасного утреннего аппетита на этот раз не было.

- На набережной, - сказала она себе, - наверно очень красиво. Там много деревьев. Там чистый воздух. Христине все это полезно, Христина слишком много времени проводит взаперти.

Бледное ноябрьское солнце на солнце улицы Васко де Гама не походило совсем. Оно ласково гладило умиравшие на ветвях разноцветные листья, осенние газоны, слегка золотило камни, гравий, асфальт и серебрило кое-где подымавшиеся к небу дымы. Согласие между {25} природой и доведенным до пределов совершенства городским пейзажем было и успокоительно, и многообещающе. Асунта полюбовалась тихо бежавшей под арками Моста Инвалидов водой, последила глазами за автомобилями, в утренние часы немногочисленными, оглянула несколько прохожих; время от времени она останавливалась, чтобы поправить одеяльце Христины и, не спеша, шла дальше. Ей было почти весело, почти радостно и от ясной тишины утра, и от бодрящего воздуха, и от нежности голубого неба. И пришлось ей признаться самой себе, что она направляется к той самой скамье, где с ней заговорил Филипп, и что ей непременно хочется еще раз на этой скамье посидеть. Конечно, ни о какой вторичной встрече она не помышляла. Но ей казалось, что повторение приблизит сроки. Она взяла Христину на руки и села как раз так, как сидела в то памятное утро, без труда отбросив некоторый возникший было упрек себе в излишнем романтизме.

"Он мне понравился сразу, с первого взгляда, с первых слов, - думала Асунта, - и теперь мне кажется, что я тогда его тут ждала, что я не совсем случайно была на этой скамье". И, перебирая воспоминания, сравнивала встречу на набережной с встречей на улица Васко де Гама. "Какая разница, говорила она себе. - Одна на расплавленном жарой тротуаре. Другая тут, где так красиво, где такой чудесный воздух. На Васко де Гама произошло недоразумение. Не больше! Или нет, больше: глупое недоразумение. За глупым недоразумением последовало глупое же увлечение... Вот и все..."

Теперь она хотела найти свое настоящее место под солнцем, то, где за ней оставались все права, которые дает женская красота в великолепном этом городе, но где ей, с самого начала, пришлось вступить в вереницу рабочих или безработных дней, где дома ее ждала усталость, где доступные развлечения были жалки, или пошлы, где почти все было для других.

И думала о Филиппе. Какой он, кто он? Какими могут быть его будни? О чем он может мечтать? Она заметила, что он носит обручальное кольцо, значит, он женат. Все позволяло предположить, что он богат: и его одежда, и размеры сборочной мастерской, где она его видала в роли директора, а может быть и владельцем. Но этим все ограничивалось, дальше была неизвестность, кроме, разве, того, что Филипп Крозье показался ей сразу уверенным в вескости и точности своих решений, - чего так недоставало Савелию, всегда во всем сомневавшемуся, всегда колебавшемуся.

Как бы там ни было, Крозье на нее обратил внимание и решил к ней приехать.

- Конечно, - иронически улыбнулась она, - все дело в том, что он захотел помочь бедной русской беженке.

И совсем ей не было неприятно припомнить что тут, на этой вот самой скамье, она призналась ему, которого впервые видала, в домашних трудностях и в том, что ее муж фантазер и причудник.