Асунта - [7]

Шрифт
Интервал

- Савелий! Прошу тебя!

{20} - Мадам Болдырева, действительно, брюнетка.

- Повторяю: солнце того дня было особенно жарким. Мадемуазель Гарьевой - теперешней мадам Болдыревой - сделалось дурно. Она покачнулась, оперлась о стену и упала раньше чем я успел подбежать. Бутылка, которую она несла, разбилась и красное вино растеклось по тротуару. Когда я стал пробовать ее поднять или взять на руки, напротив распахнулось окно и до меня донеслись восклицания: Асунте дурно, Асунта упала в обморок! По-русски! Повторяю: безжалостное солнце, потоки света, синее небо, какой-то неподвижный пожар в пространстве! 15-ый парижский округ. Размякший тротуар, по которому, как кровь, течет красное вино. Васко де Гама. Мыс Доброй Надежды. Русские восклицания. Испанское имя... Я помог пожилому господину, вышедшему из двери, перенести м-ль Гарьеву в квартиру. Ее уложили на диван, натерли ей виски одеколоном. Солнечного удара не было, - был просто обморок, вызванный духотой, жарой, общей слабостью. Через несколько дней я зашел чтобы справиться о здоровьи, потом зашел еще и еще, и возникло настоящее знакомство. Мы стали совершать совместные прогулки, посещать музеи, достопримечательности, древности. Подружились и поженились. И, прошу вас варить, м-сье Крозье, что считал тогда, и считаю теперь случай на улице Васко де Гама и все то, что из него вытекло, много более интересным чем могут быть рассказы сына жандармского полковника о хитростях и уловках, понадобившихся для бегства из Петербурга, и о самом бегстве, хотя б и пришлось ему на все это пуститься по причине очень серьезной, именно для того, чтобы избежать насильственной смерти.

- Да-а, - протянул Филипп Крозье, и прибавил: - все это гораздо романтичней, чем если бы вас представили теперешней вашей супруге на каком-нибудь вечере или в театре.

Говоря так, он думал о встрече с Асунтой на берегу Сены. О "встрече" с Мадлэн он думать не мог, ее никогда не было, они знали друг друга с датских лет. А брак? Решивший этот брак расчет был лишен и намека на поэзию, а сам он был отрицанием всякой поэзии. Медаль у которой две обратных стороны... Все было противоположным тому, что связало Савелия и Асунту на улице Васко де Гама.

- Хотите сыру? - спросила она.

- С удовольствием.

- Всякий раз как я говорю о том, как состоялось наше знакомство, моя жена недовольна, - сказал Савелий. - Она сердится и пробует переменить разговор. Можно подумать, что ей стыдно. Между тем, чего ж тут стыдного? Казалось бы, наоборот? Такие обстоятельства украшают жизнь.

- Может быть для тебя это так, - воскликнула она, порывисто, с гневом, - но мне-то все казалось другим. Я ни о Васко де Гама, ни о Мысе Доброй Надежды, ни о том, что вино на тротуаре похоже на кровь, и не думала. У меня кружилась голова, меня тошнило. Отвратительно все было. Потом все потемнело и когда я очнулась на диване {21} меня еще больше тошнило. Кофточка и лифчик были расстегнуты, юбка поднялась выше колен. Для тебя этот день полон поэзии. Для меня нет. О! совсем нет!

По мере того, как она говорила, ее раздражение росло. При этом она явно не делала никакого усилия, чтобы с собой совладать. Порывисто встав она принялась собирать со стола, вышла в кухоньку, хлопнув при этом дверью, почти тотчас же вернулась, приблизилась к кроватке Христины, поправила подушечку, одеяло. На глазах ее блестели слезы.

- Асунта, - сказал Савелий ласково и мягко, - не надо расстраиваться. Ведь все это пустяки.

- Оставь меня в покое, - почти крикнула она. "Как ни глупо и как ни тягостно мое положение, - думал между тем Филипп Крозье, - положение Савелия Болдырева еще глупей и еще тягостней".

Но совсем искренним с собой он не был, так как испытывал и род удовлетворения: выходка Асунты была очевидным результатом его присутствия! Сверх того ее гнев, ее резкие движения были полны непосредственности. Как раз это было обратно грустным вздохам Мадлэн. Филипп попросил разрешения удалиться. Сердито сверкнув в его сторону глазами, Асунта вышла в коридор.

- Мадам Болдырева нас покидает? - удивился Крозье. Савелий пояснил, что она наверно пошла к соседке, которую считает своей подругой.

- Сожалею, - прибавил он, - что семейная сцена нарушила наше благорасположение. Надеюсь, что это не отразится на наших отношениях.

- Конечно нет. Как бы это могло на них отразиться? Это видь все нервы, не больше. Благоволите передать вашей супруге мой почтительный привет.

На лестнице он помышлял о некоем равновесии и о некоторой симметрии; не условна ли его жена, в то время как муж Асунты причудник и фантазер ? До присвоения себе права сделать вывод оставался небольшой шаг. Припомнил он и то, как установил, в свое время, соотношение между ранним вдовством отца и своим согласием на брак по расчету. Потом, с досадой, он подумал, что романтизм Болдырева на него уже повлиял, расположив к ненужным мыслям. Подробности же семейной сцены, к которым он вернулся, заставили его улыбнуться.

Асунта, между тем, вернувшись от приятельницы, не обратила никакого внимания на попытки мужа восстановить мир, не кончила даже убирать со стола и легла, отвернувшись к стенке.


Еще от автора Яков Николаевич Горбов
Все отношения

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Князь во князьях

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Захар Воробьев

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Том 2. Улица святого Николая

Второй том собрания сочинений классика Серебряного века Бориса Зайцева (1881–1972) представляет произведения рубежного периода – те, что были созданы в канун социальных потрясений в России 1917 г., и те, что составили его первые книги в изгнании после 1922 г. Время «тихих зорь» и надмирного счастья людей, взорванное войнами и кровавыми переворотами, – вот главная тема размышлений писателя в таких шедеврах, как повесть «Голубая звезда», рассказы-поэмы «Улица св. Николая», «Уединение», «Белый свет», трагичные новеллы «Странное путешествие», «Авдотья-смерть», «Николай Калифорнийский». В приложениях публикуются мемуарные очерки писателя и статья «поэта критики» Ю.


Нанкин-род

Прежде, чем стать лагерником, а затем известным советским «поэтом-песенником», Сергей Алымов (1892–1948) успел поскитаться по миру и оставить заметный след в истории русского авангарда на Дальнем Востоке и в Китае. Роман «Нанкин-род», опубликованный бывшим эмигрантом по возвращении в Россию – это роман-обманка, в котором советская агитация скрывает яркий, местами чуть ли не бульварный портрет Шанхая двадцатых годов. Здесь есть и обязательная классовая борьба, и алчные колонизаторы, и гордо марширующие массы трудящихся, но куда больше пропагандистской риторики автора занимает блеск автомобилей, баров, ночных клубов и дансингов, пикантные любовные приключения европейских и китайских бездельников и богачей и резкие контрасты «Мекки Дальнего Востока».


Красное и черное

Очерки по истории революции 1905–1907 г.г.