Астрея. Имперский символизм в XVI веке - [9]

.

Таким образом аргументация Данте развивает три главных пункта монархической теории Фридриха: Necessitas, Justitia и Providentia.

В третьей и заключительной книге «Монархии» Данте отстаивает тезис о том, что власть монарха происходит напрямую от Бога, погружаясь таким образом в опасный спор между духовной и светской монархиями, сотрясавший эпоху Фридриха II. Он подробно излагает доводы против защитников канонического права и отрицает подлинность Константинова Дара[35]. Он не признаёт символизма солнца и луны, подразумевающего, что император получает свою власть от папы, как луна свой свет от солнца, и возводит власть обоих к божественному солнцу. При этом он подчёркивает строгое разделение духовной и мирской сфер. Человек стремится к двум вещам: достижению блаженства в земной жизни, к которому он идёт собственными силами, и это представляется земным раем; и достижению блаженства в жизни вечной, к которой он не может прийти сам без божественной благодати, и это представляется раем небесным. Этим двум целям и двум раям соответствуют цели и функции светской и духовной монархий[36].

Было бы неправильным придавать излишнее значение сходствам в теориях Данте и Фридриха, ибо часть из них вполне могла происходить из независимого обращения к одним и тем же источникам. Тем не менее «Монархия» Данте является несомненно империалистским текстом и одним из наиболее ярких выражений имперской теории в Средние века.

Надежды на возвращение справедливой империи Данте связывал с правившим в его дни императором Генрихом VII. Он ожидал, что тот придёт в Италию с севера, чтобы выполнить лежавшую на нём миссию.

…мы долго плакали над реками смятения и непрерывно призывали на помощь законного короля, который покончил бы с телохранителями жестокого тирана и восстановил бы нас в наших законных правах. И когда ты, преемник Цезаря и Августа, перешагнув через горные хребты, принёс сюда доблестные капитолийские знамёна, мы перестали вздыхать, поток наших слёз остановился, и над Италией, словно желаннейшее солнце, воссияла новая надежда на лучшее будущее. Многие вместе с Мароном, ликуя, воспевали тогда и царство Сатурна, и возвращение Девы[37].

Эти слова говорят о том, что Данте воспринимал как абсолютную данность переход империи к Карлу Великому и его потомкам, северным императорам. Для Данте Генрих VII действительно представлял Вечный Рим; он – истинный наследник Цезаря и Августа, и поэтому только ему под силу восстановить справедливость и вернуть деву Астрею с золотым веком.

Идеал мирового правителя Данте – это идеал абсолютного верховенства над миром римского императора, который сохранился и был пронесён через Средние века как потенциальная возможность в фигуре средневекового императора, но теперь под влиянием возрождённого античного права и философии высвободился, развернулся и прояснился в законченную теорию мира, управляемого правосудием одного Dominus Mundi. В нём нет ни единого намёка на национальность или национализм в современном смысле слова. Император для Данте не германец и не итальянец, он – римлянин, истинный наследник Цезаря и Августа, живое свидетельство сохранения единства античного мира и живой посредник, через которого это единство может быть восстановлено в некоем новом обновлении, возрождении и возвращении справедливости золотого века.

В целом, воззрения Данте по этому вопросу не были характерны для средневековой мысли. В трактате «О правлении государей» (De regimine principum), по крайней мере часть которого принадлежит Фоме Аквинскому, излагается типично средневековая доктрина двух властей, необходимых для достижения двух целей. И хотя эта двойственность соединяется воедино в фигуре Христа, который одновременно и царь (rex), и священник (sacerdos), в этом мире две власти делегируются отдельно, одна светским правителям, другая священнослужителям и их главе папе[38]. Аквинат в своей изложенной в «Сумме» политической теории, похоже, имеет в виду множество самостоятельных государств, обладающих светской властью. Он считает монархию лучшей формой правления и использует для обоснования этого аргумент «единого», но применяет его к власти короля, а не вселенского монарха или императора[39]. И хотя вся его мысль подразумевает фундаментальное единство человеческой жизни, подчиняющееся высшему принципу справедливости и высшему божественному управлению миром, он нигде не выдвигает идеи единого вселенского монарха[40]. В целом, влияние классической политической мысли вело его не в сторону империализма.

В 1327 году монах-доминиканец по имени Гвидо Вернани написал содержательное опровержение дантовской «Монархии» с позиции гвельфов[41]. В нём он заявляет, что разобьёт все доводы Данте с помощью сочинения «О Граде Божьем» Августина. Аргумент о том, что власть дана римскому народу провидением, опровергается цитатами из Августина об идолопоклонстве, гордыне и тщеславии Вечного города. Эпоха Августа описывается им как век пороков и отхода от добродетелей Республики, что полностью подрывает представление о золотом веке имперского правления как избранной свыше декорации для рождения Христа. Идея о том, что имперское правосудие может вернуть человека назад к земному раю, полностью опровергается утверждением о неподвластности первородного греха Адама никаким человеческим законам. И, наконец, настойчиво отрицаются две цели человека, в том виде, как они сформулированы у Данте. Одна – это достижение земного блаженства или земного рая через приложение всех собственных сил, к которому устремлена светская монархия, другая – достижение блаженства в вечной жизни или рая небесного, к которому устремлена духовная монархия. Это, говорит Вернани, должно дать двойное блаженство для смертной и бессмертной частей человека, но это невозможно, поскольку в смертной части не может быть, строго говоря, ни добродетели, ни блаженства, и потому Господь не ставил человеку такой цели, которая не может удовлетворить его истинную натуру. Ибо сердце человека не находит удовлетворения ни в чём, кроме как в созерцании высшего блага (