Асфальт в горошек - [41]

Два года мы учились в старом здании университета на Сквере и дружили с физиками (до сих пор помню роскошный вечер, устроенный для нас физиками в кафе «Дружба»). Потом — на Хадре в бывшем здании востфака. А после землетрясения — в Вузгородке. В новом здании университета.

Всем факультетом железной рукой правил Евгений Федорович Ваганов. Как его описать? Одним словом: вкрадчивый. Вкрадчивые манеры, вкрадчивый голос, вкрадчивое выражение лица — и абсолютно стальной панцирь. То, что называется «железный кулак в бархатной перчатке».

Вряд ли он пользовался любовью, его, скорее, побаивались, но, сейчас, после стольких лет, я понимаю: для факультета он делал много. И собрал преподавательский коллектив, о котором я и сейчас вспоминаю с нежностью. Елена Львовна Майская. Завкафедрой. Дочь известного в Узбекистане биолога, основателя кафедры биологии САГУ Льва Васильевича Ошанина. Умница. Энергичная. Вот она обладала той истинной интеллигентностью, которая так редко встречалась тогда, не говоря уже про сейчас. Бриллиант. Защитилась по Голсуорси, которого безмерно обожала. Лучший способ получить пятерку по внеклассному чтению — пересказать несколько глав «Саги о Форсайтах».

Деликатная и добрая Эня Моисеевна Верховская. Все то же самое. Ключевое слово — деликатная. Где он их только брал, наш Евгений Федорович? Ольга Борисовна Глауберзон. Властная женщина, гроза нерадивых. Моя бывшая учительница в школе, моя преподавательница в универе. И эта гроза, похоже, питала ко мне, четверочнице, нечто вроде скрытой симпатии. Леонид Шафран. Севара Гулямовна… Я вас помню. Вы честно старались нас научить. И чему-то научили. Потому что среди выпускников было множество достойных людей и хороших специалистов.

Я помню Татьяну Николаевну Юденич, преподававшую у нас античную литературу. По слухам, родственницу того самого Юденича, уцелевшую, видимо, потому что в Ташкенте не так свирепствовало НКВД.

Помню фамилию (имя, к сожалению, забыла) специалиста по совершенно зубодробительной теоретической грамматике, Ежковой, приглашенной из иняза. Преподавшей мне урок благородства. У меня на экзамене лежали не то чтобы шпаргалки, а просто конспект, который я не прятала. Честно говоря, я отлично знала материал. Она увидела этот конспект, просмотрела, и… поставила мне пятерку. Как же мне было стыдно! Хотя я в конспект не заглядывала. Их почти никого нет в живых, земля им пухом…

Но я хочу рассказать о человеке, которого обожали все. Перед которым благоговели все, кроме некоторых преподавателей и декана. Человеке блистательном и необыкновенном. Человеке умном, великодушном, обладавшим широкими взглядами, что не приветствовалось ни в то, ни в это время. О Гиви. Гиви Великолепном. Гиви Единственном. Гиви Григорьевиче Орагвелидзе. Кой черт занес на эту галеру выпускника Сорбонны, человека абсолютно прозападного? Тогда многие приезжали в СССР из-за границы, из Китая, Ирана, Франции, а когда понимали, что сделали, обратного хода не было. Я познакомилась с ним еще на вступительных экзаменах по истории. Он был ассистентом, а я не знала половины ответа на второй вопрос. И честно об этом сказала. Сейчас я могу рассказать о присоединении Молдавии к России, а тогда этого просто не было в учебнике. Гиви Григорьевич, на мое счастье, был ассистентом на экзамене. Он послушал-послушал и вдруг сказал: «Поставь девочке пятерку. У нее уже есть три. Не будешь же ты ей портить ведомость!» И поставили.

Потом я узнала о еще нескольких подобных случаях. Ему явно было плевать на оценки, он видел, что человек учил, но по какой-то причине затрудняется с ответом, и выручал, выручал всех, кого мог.

А потом… Он преподавал зарубежную литературу. Входил в аудиторию с каким-то клочком бумаги вместо конспекта, на котором, как я подозреваю, были даты, которые он не очень хорошо запоминал, и начинал говорить. А я тут же раскрывала рот, как крыса перед гаммельнским крысоловом, и готова была идти за ним на край света. Некрасивый, чем-то похожий на Азнавура, он обладал невероятным обаянием. После него подобное действие на меня производит исключительно Эдвард Радзинский и то… Боже, как он говорил о вагантах, миннезингерах, Вийоне и Ронсаре! Это он привил мне любовь к поэзии, настоящую, а не детскую, как было до того. Только благодаря ему Вийон до сих пор один из моих любимых поэтов.

Мы бредили этим человеком. Он был и оставался всеобщим кумиром. Гиви Григорьевич, есть вечная любовь, и я буду любить и благоговеть перед вами до самой смерти!

Нет, был еще один кумир. И тоже из реэмигрантов. Крош. Крашенинников. Марокканец. У нас его звали Крошем, а на хлопке прозвали Марокканцем, потому что он родился и вырос в Марокко. Он преподавал на французском отделении и честное слово, посмотреть на него прибегали с других факультетов. Девушки, разумеется. Человек всех достойных качеств и само совершенство. Правда, я соблазну не поддавалась и продолжала обожать Гиви. Но и тот, и другой прекрасно знали свой предмет. Крашенинников проработал у нас недолго, и года через три его забрали в СЭВ.

И еще о нашей группе. Скромницы Лида Платонова и Наира Хисматуллина. Милый мальчик Алик Турсунов, царство ему небесное. По-моему, он нас всех побаивался: маленький, худенький с детским личиком. Спасибо тебе, Алик, за то, что принес мне первые, настоящие, напечатанные за границей книги: запрещенного Флеминга, «Goldfinger», прочитав который, я, пораженная примитивностью и глупостью сюжета, поклялась больше в руки Флеминга не брать и сдержала обещание. И Агату Кристи. Два романа. Тогда я поняла, что Кристи никто и никогда не переведет достойно и адекватно — слишком парадоксальный, я сказала бы, язык.