Асфальт в горошек - [40]

Ну про фикусы и китайские розы уж и не говорю — не редкость.

Мало того, она заставила старшеклассников написать таблички для каждого растения, и я до сих пор помню волшебные слова: «папирус-циперус».

А какой у нас был пришкольный участок! Сейчас и слов-то таких нет.

Да и далеко не во всех ташкентских школах они были. Сорок третья была, скорее, исключением. Работали на участке ученики, чего там только ни было, это при весьма ограниченной площади. Если стоять лицом к школе, справа располагалось очень странное здание библиотеки, куда нужно было подниматься по высокой лестнице сразу на второй этаж, и вот как раз чуть подальше этой библиотеки и был участок. Там даже разноцветный хлопок выращивали — у Татьяны Владимировны вышла книга по выращиванию хлопка. Она книги писала, и по ее учебникам учились многие поколения.

Ко мне она хорошо относилась, хоть и строгая была.

Как-то раздала она всему классу задания — сделать доклады по зоологии на разные темы. Мне досталось что-то морское. Я в ус не дую, и тут она говорит, что мой доклад на следующем уроке. Доклады делали на разные темы сразу два ученика.

Ой, как я бежала домой!

Мужа сестры запрягла рисовать — сама не успевала.

Но написала сама. У меня была детская энциклопедия. Оранжевая такая.

Пять я получила. Она потом сказала, что не думала, что я способна столько выдать за такое короткое время.

А как я ей коллекцию перьев собирала!

Пошли мы с подругой в зоопарк — перьев набрать, а там такие мелкие сетки — не то что перья, палец не просунешь!

Пошла я в администрацию и честно выложила, что для учительницы летнее задание выполняю. Ко мне прониклись, надавали перьев самых красивых — и фазана, и павлина, белого и обычного, и попугая, и ворона, и много еще чего.

Татьяна Владимировна очень обрадовалась.

А жила она на Ширшова, улице, параллельной Кренкеля. Кренкеля выходила прямо на школу, а Ширшова была следующей. Жили они с мужем в перенаселенном коммунальном дворе, грязном и шумном, застроенном крохотными флигельками. Я часто у нее бывала. Льщу себя мыслью, что по-своему она меня любила.

Как уж она ухитрялась работать в этой каморке — не представляю.

Да, набрала я ее имя-фамилию в Гугле.

Выскочила ссылка. На ее «Зоологию», хранящуюся в «Ленинке». Шестьдесят пятого года. Значит, были еще у нее ученики. Были… Надеюсь, помнят ее.

P.S. Нашла еще исповедь одного… балбеса, который кается, что нахамил ей, и как ему было совестно…

Это ссылка на ее учебник.

http://search.rsl.ru/ru/record/01005985295

Сколько лет прошло. Нет уже на свете ни Татьяны Владимировны, ни ее мужа. Двор, правда, еще стоит.

Недолго ему стоять. Только память останется.

Было и прошло Мой романо-германский

Романо-германский. Едва ли не самый престижный факультет ТашГУ. Нет, конечно, востфак был престижнее: нечто вроде московского МГИМО, но туда простому смертному было не попасть. Да и девушек до начала шестидесятых туда не брали. Либо блат, либо ооочень престижное родство. Наверное, кто-то сдавал честно. Таких не знаю. Но врать не буду —наверное. Еще физфак. Начало шестидесятых — абсолютное помешательство на физике. Дискуссия между физиками и лириками, начатая «Литературной газетой» и на мой взгляд абсолютно бессмысленная, поскольку среди физиков встречалось немало лириков.

Модный в то время роман Даниила Гранина «Иду на грозу». Огромный конкурс. Каждый мнил себя Ландау или Капицей… Ну или хотя бы Адировичем. Никто не сомневался в своем блестящем будущем. Мальчишки толпами валили на физфак. Почти все мои ровесники — физики.

И вдруг в шестьдесят втором в ТашГУ объявляется конкурс на ромгерм. В шестьдесят втором я еще училась в школе. Не повезло — одиннадцатилетка, а ведь предлагала мама идти в вечернюю школу-десятилетку!

Пришлось поступать на следующий год. Наш выпуск был всего вторым. А конкурс — огромным. Не меньше, чем в иняз. Вот тут и сказалось отсутствие блата: в тот год учитывались общие оценки результатов экзаменов и аттестата зрелости, и я точно знаю, что поступали даже сдавшие на тройки. Потом все это отменили, но мне опять не повезло: при экзаменах, сданных на все пятерки, подвел аттестат. Не хватило двух десятых балла. Не сдавшим предлагался выбор: идти на филфак, где меня с моими оценками приняли бы незамедлительно, или остаться на романо-германском резервисткой — утверждали, что после первой же сессии отсеется ровно половина, и тогда освободятся места.

При всей любви к литературе я понимала, что устроиться после филфака можно только в школу. В школу совершенно точно не хотелось. Поэтому я пошла в резервистки, сильно, как теперь понимаю, рискуя.

Забегая вперед, должна сказать, что все получилось. В нашей группе кроме меня были еще два резервиста: Наташа Федорчук и Марик Лейбович. После первой сессии нас всех зачислили в студенты.

Не понимаю почему, но ромгерм ассоциировался у меня с чем-то вроде женского Смольного института. Женского — потому что мальчиков на курсе можно было пересчитать по пальцам одной руки. Вообще школа продолжалась: ежедневные задания, абсолютная почтительность к преподавателям, четверка считалась посредственной оценкой, с тройкой, считай, кандидат на вылет. У меня в основном были четверки: сказывалось полное отсутствие подготовки. Многие студенты уже несколько лет занимались с репетиторами. У моих родителей на это не было денег. И, конечно, отсутствие фундаментальной подготовки мне очень вредило.