Артем Гармаш - [32]

Пока еще жила в их семье Наталка, жена покойного дяди Устина (он погиб в 1906 году, во время нападения крестьян на отряд чеченцев, охранявших княжеское имение), Саранчуки своими силами вполне управлялись с хозяйством. Правда, тяжело было отцу одному косить, так как посева у них было десятин семь-восемь. Потом Грицько подрос — в шестнадцать лет по-настоящему косить начал, вот уже и помощь отцу. Но в это самое время тяжелее стало мачехе. Лопнуло наконец терпение у Наталки, не могла уж больше жить со сварливой, ехидной старшей невесткой и перебралась к своим родителям.

Теперь мачехе одной приходилось управляться и в поле, и в домашнем хозяйстве. Помощи от своих дочерей еще не скоро ждать: одной было пять лет, а другой — восемь. Вот она и стала подговаривать отца женить сына.

Грицько сначала и слушать не хотел: «Хоть до двадцати лет погуляю!» Но потом стал понемногу свыкаться с этой мыслью. Тем более что и самому было тяжело: в страду он не только косил, но еще и помогал мачехе вязать снопы (чисто женская работа), так как не управлялась она за двумя косарями: а на молотьбу супрягой к соседям мачеха и совсем не ходила, Грицько с отцом вдвоем отрабатывали. К тому же не каждое воскресенье и чистую сорочку мог надеть (даже не потому, что мачеха ленилась, а назло ему, за непослушание). Но самое главное, вероятно, было то, что чувствовал себя в семье очень одиноким. Отец хоть и любил сына и наедине с ним был ласковым, при мачехе, которой немного побаивался, становился молчаливым, угрюмым. В зимние длинные вечера, когда до полуночи все работали в хате, бывало, не с кем по-настоящему и словом перекинуться. А вот если бы была жена…

Поэтому и стал Грицько невольно присматриваться к девушкам — которую бы посватать? А девушек, что с охотой вышли бы замуж за него, было немало: один у отца на одиннадцать десятин, да и собой парень пригожий, работящий и умный. Но Грицько все не мог выбрать, пока родичи отца из Песков не посоветовали ему из своего села девушку — и красивую, и с большим приданым. Показали ее на ярмарке — понравилась Грицьку. И он, как видно, пришелся ей по душе. Стали изредка встречаться. Потом уж шло и к сватовству. Родичи передали, что Лукьян Середа согласен отдать за Грицька дочку: «Пускай засылают сватов».

И Грицько решился наконец. Тем более что как раз мачеха была беременна, весной должна была родить, так что хозяйство с самой весны оставалось без работницы.

В семье так и решили: пройдет великий пост, отгуляют пасху и пошлют сватов. Но сватать не пришлось. На страстной неделе родила мачеха двойню — двух мальчиков. А на пасху родичи из Песков приехали, в гости с неприятной новостью: передумал Середа — дескать, молода еще Настя, да и не все приданое готово. Но нетрудно было догадаться, в чем дело. Говорят, Лукьян Середа кому-то откровенно признался, почему не выдает дочь за Саранчука: «Разве ж это жених для моей Насти? Трое хлопцев теперь в семье на семь десятин (те четыре десятины еще не его, это еще хомут на шее, пока выплатят за них в банк!), — значит, если поделить, и по две с половиной на каждого не придется. Как же выходить Насте? Да и чего ей выходить — нищих плодить?»

Невеселые праздники были Грицьку в тот год. Не то чтобы он очень жалел о Насте, неприятен был сам факт, что открыл ему глаза на шаткое, неустойчивое его положение. «Вот она, жизнь крестьянская! — думал парень. — Живешь — как будто хозяин, хоть и плохонький, кусок хлеба имеешь, не батрачишь и думаешь, что так и будет. Нет, изменчива судьба мужичья! Уже не говоря о таких вещах, как неурожай или чума, сибирка на скотину — остался без тягла, или градом хлеб побило, или пожар смел двор… был хозяин — и нет. На каждом шагу подстерегает тебя беда! Даже взять такое: мальчик в семье родился. Казалось бы, радоваться нужно братишке; на самом деле нечему радоваться». Неприятно Грицьку было еще и то, что теперь уже не было ему льготы, должен отбывать солдатчину, а это четыре наилучших молодых года. И уже скоро. Знал бы раньше, хоть нагулялся бы вволю!

Будто подменили Грицька. Будто и вправду наверстывал парень потерянное время. До сих пор Грицько не очень часто ходил на гулянки. В свободное время любил, по давней привычке, еще со школы, книгу почитать. Теперь забросил книги. Все свободное время не только в праздники, но и в будни сразу после ужина — на гулянку. Грицько был парень «геройский», как говорили о нем на селе: рослый, сильный, отважный. Как-то сразу — сначала на своей улице, а потом и на все село — первым парнем стал, вожаком у сельских парней. А ко всему еще и красивый. Не одна девушка тайно вздыхала по нем. Но Грицько не злоупотреблял этим. Распутные девчата Грицька не занимали, а скромные, хорошие девушки хоть и привлекали, но так как серьезных намерений у него не было, то вел он себя с ними просто, дружески. Он даже не представлял себе: как это можно обидеть девушку, чтоб потом горькие слезы проливала, упрекала за обман? Про женитьбу никогда и речи не заводил. (А ведь этим парни чаще всего обманывают девчат!) И если какая-нибудь сама осторожно подводила к этому, признавался откровенно: «Моя невеста еще на печке кашу ест. — И чтоб не подумала, что шутит, подробно разъяснял: — До призыва в армию разве что дурак женится. А потом солдатчины четыре года. Вернувшись со службы, ведь не захочется жениться на старой девушке. Вот и высчитай, сколько ей лет сейчас может быть». — «Высчитывай сам!» — разочарованно ответит дивчина, и разойдутся.