Артем Гармаш - [121]

— Где? — удивился Артем, не видя на улице никого, кроме детворы, с увлечением лепившей снежную бабу.

Но сразу же и догадался. И впрямь, на каждой боковой стене хаты, где более отчетливо, а где уж едва заметно (смыло дождями, обило снегом), желтели отметины, сделанные глиной. И почти все выше окон. Этот немного странный обычай белоцерковцы завезли сюда из своего родного села: во время наружной побелки хаты отмечать на стене от улицы рост старшей дочки. Уж не для удобства ли приезжих из чужих сел сватов? Чтобы сразу видно было, куда стоит заезжать, а куда и рановато.

— А я думаю, Грицько, о другом. Ну куда хотя бы этот же Микита Горобец приткнет скотину, если получит? Нет, до весны об этом и думать нечего.

У Горобца в маленьком дворике стояла ветхая небольшая хатенка, обставленная камышом и стеблями подсолнечника для утепления. И во дворе больше не было не то чтобы строения какого, а даже кучки соломы или хвороста.

— Чем он топит, ума не приложу!

— Плетнем, если остался. — Из-под снега торчали колья тына. — А то еще — где что стянет у соседей ночью, — высказал предположение Грицько. — А больше, конечно, духом одним. Семья не маленькая, надышат — вот так и спасаются от холода.

— Ну, этим спастись трудно!

— А от голода ведь еще труднее! Микита-то хоть вернулся?

— Говорят, нету еще.

— Не навоевался!.. Как же, есть стреха на хате, можно стрехой топить. Вот уж овцы! Будь вы неладны!

— Да и ты же позавчера только вернулся.

— Да, и я! Но я хоть детей не успел наплодить, а у него трое, кажется, было. Я хоть один войну выдыхать буду. А у него дети, жена, старики родители. За какие такие грехи? Говоришь, до весны и думать нечего? До весны все они от холода погибнут. А было бы на чем — хотя бы хворосту из лесу привезли.

— Есть чем и сейчас. Кабы у нас всем обществом политику на селе делали, а не Пожитько и иже с ним. Тогда пошел бы на скотный двор в имение, Омелько Хрен пару волов тебе дал бы, еще и запрячь помог. И привез бы себе хворосту. Что может быть проще и удобнее — прокатный пункт?! А вечером отвел волов в загон. А им там уже и сено в яслях.

— Кто ж эта добрая душа, такая заботливая? — иронически усмехнулся Грицько.

— Тот же Омелько.

— А может, и ему уже батрачить осточертело?! Ну, да меня это не касается. Делайте как хотите!

Здесь им нужно было расходиться: Грицьку идти дальше по этой же улице, а Артему свернуть влево, в переулок.

— Ну, спасибо и на том, что разрешаешь делать как хотим… — не закончил Артем фразу и прислушался. Откуда-то неподалеку послышался грохот. Доносился он из какого-то двора, через несколько хат отсюда. И затем один за другим два выстрела разорвали тишину.

Хлопцы только переглянулись и, не сказав ни слова, бросились по улице в ту сторону.

Еще издалека по толпе, стоявшей у ворот Дудки, догадались, откуда доносился шум. А добежав, увидели во дворе двух вооруженных — Семена Шумило и Федора Колодия. Тут же был и Олекса Гмыря, но без оружия. Не трудно было догадаться, что их привело сюда.

Сейчас, как видно, совещались, что им делать дальше. И, видимо, решили усилить натиск. Потому что вдруг все трое начали колотить в дверь и в окно.

— Отпирай, говорят тебе! — горланил Колодий и кулаком тарабанил по раме. — А то окно выставлю!.. А я и пробовать не буду! — очевидно, в ответ на предупреждение Луки из хаты. — Двину, да и все! — И он в самом деле замахнулся и ударил прикладом.

Стекло со звоном посыпалось и в хату, и сюда — во двор. Не долго думая Колодий выбил и второе стекло. И так вошел в азарт, что хотел крушить и дальше. Но в это время в хате раздался выстрел, пуля просвистела мимо уха Колодия, и он точно прилип к стене возле окна. Потом, набравшись храбрости, стал приноравливаться, как бы, не подвергая себя опасности, достать прикладом окошко, но не успел. Грицько (они с Артемом, не задерживаясь на улице, сразу же вошли во двор) бросился к Колодию и со всего размаха ударил его в челюсть. Тот отлетел от окна на несколько шагов и грохнулся на землю. Винтовку он выпустил из рук, и она упала прямо к ногам Грицька. Но он даже не нагнулся, чтобы поднять ее, а только наступил ногой, увидя, что Семен бросился к нему. Грицько рванул винтовку Семена, и тот остался с пустыми руками. А в следующий момент, получив в грудь удар прикладом своей же винтовки, отлетел и упал возле порога. Олекса Гмыря в драку не лез, растерявшись, не знал, что делать.

— Лежи! — крикнул Грицько Колодию, когда тот попытался подняться. — Или сядь на корточки. И не двигайся с места! — А сам нагнулся и поднял с земли его винтовку. — Артем! — Но увидел, что тот уже стоит с наганом в руке возле посаженного на завалинку Семена.

Люди из толпы, собравшейся на улице, стали заходить во двор. Среди них был и Остюк Иван, тоже фронтовик, давний товарищ Грицька. Ему и отдал Грицько винтовку Колодия.

— Держи крепче! По-фронтовому! — А сам подошел к окну и позвал: — Выходи, не бойся. Это я, Грицько.

Дверь из сеней открылась, и во двор вышел Лука. В шинели, но без шапки, с винтовкой в руке, окинул взглядом людей на своем дворе и сказал, обращаясь к Грицьку:

— Вот спасибо тебе! А то — истинный факт — дошло бы до смертоубийства. Это я только первую так, вслепую, послал. А в магазине еще четыре. Бил бы уж только наверняка! — Он подошел к окну, осмотрел и крикнул в хату: — Дарина, хоть закрой чем-нибудь! Детей поморозишь!