Артем Гармаш - [110]

— Не стращай! Не из пугливых!

— Завелись! — вмешался наконец едва ли не самый старший среди присутствующих, рассудительный Петро Легейда, тоже фронтовик, из ополченцев. — Хватит вам. Как петухи!

— Чудной человек, — пожал плечами весьма удивленный Теличка. — Под горячую руку еще и не туда, бывает, пошлешь. Большое дело!

Артем с презрением посмотрел Антону в глаза и покачал головой:

— Эх ты! Социалист, да еще и революционер!

— Левый к тому же. Заруби себе на носу.

— Да уж куда левее! Если даже представить не можешь себе социализм иначе как… с борделями! Ну а себе какую службу наметил? Вышибалой? Как раз по тебе работа! — И повернулся к остальным. Угостил папиросами, сам закурил и стал расспрашивать, кто еще из ветробалчан с войны вернулся.

Да, есть! По последним подсчетам (как раз вчера перебирали всех — из хаты в хату) — около сотни человек были уже дома. Некоторые после госпиталя, а большинство самовольно стрекача дали. Почти половина всех ушедших на войну из села вернулась. Не считая тех, кто уж никогда домой не вернется, кто лег костьми — в Восточной Пруссии, в Польше, в Карпатах. Да и сейчас что ни день, то и прорвется кто-нибудь. А к рождеству валом повалят. До каких же пор и гибнуть там?!

— И рада бы душа из пекла, да не так это просто, как кажется, — сказал Харитон. И, видимо, не одному ему трудно было с войны вырваться. Вот еще отозвался кто-то:

— Правду Харитон говорит. На каждой узловой станции заслоны. Если не донцы, так юнкера, а то и свои — гайдамаки.

— А почему ж тогда они «свои», — спросил Артем, — если заодно с донцами да юнкерами: воюй до победы? За англо-французский капитал!

— Да это так говорится «свои»! А среди них, конечно, всякие!

— Верно, — сказал Лука. — Вот хотя бы и меня, когда в Полтаве в запасном батальоне был, разве не сватали в курень? Может, и впутался бы, как Павло Гусак да Кушниренко.

— За чем же дело стало? — иронически спросил Артем.

— Жена не пустила, — совершенно серьезно ответил Лука.

Все засмеялись.

— Да у тебя, правда, Дарина только с виду тихая, смирная, как монашка, а внутри как ягода с косточкой, — сказал Легейда. — Что ж она, аль ультиматум предъявила?

— Да вроде. Как раз месяц назад дело было. Приехала с гостинцами. А я и говорю: так, мол, и так, в курень хлопцы наши собираются, в гайдамаки. «Вот и я думаю. Тебя только и ждал — посоветоваться. Условия подходящие: новое обмундирование сразу выдают. И харчи получше, чем в запасном батальоне. А главное дело: когда война закончится, в первый черед земли нарежут, да еще и с добавкой какой. Что ты на это?» Молчит моя Дарина, как в рот воды набрала. Ну, ясное дело, думаю: тревожится за меня, боится, как бы снова на фронт не погнали. Утешаю: войну, мол, и без нас закончат, а мы, может, и всю зиму простоим в Полтаве, а весной… Дарина моя в плач: «Так что ж, мне всю зиму вот так и маяться — два раза в месяц с мешками на буферах?» — «Да в курене ж, говорю, харчи не плохи. Можно так часто и не ездить. Не пропаду как-нибудь и без твоих пирогов». Вот тут мою Дарину и прорвало. Утерла кулаком глаза, куда и слезы девались. «Да ты что, придуриваешься или в самом деле дурень? Да разве в пирогах дело? Пироги только повод, зацепка!»

— Го-го! — дружный хохот потряс стены лавки.

Лука подождал, пока утихомирились, и повел рассказ дальше.

— «А как же ты, жена, спрашиваю, всю войну прожила? Без малого три года!» — «Так все жили, вот и я с ними. А теперь к кому ни зайду — и у той муж дома, и у другой… Иная муку над квашней сеет или иголкой в шитве ковыряет, говоришь с ней, а она спит. Потому — ночи ей мало было. Для сна. А я что, хуже их? Небось из одной глины слеплены!»

Снова взрыв хохота.

— А потом и заявила, — когда стихло, закончил Лука: — «Как хочешь: или едем домой вместе, или — пеняй тогда на себя!»

— Да, это ультиматум серьезный, — сказал кто-то из мужиков. — Ну, и что же ты ей на это?

— А ты бы что на моем месте? — пожал плечами Лука. — Ясное дело — сдался. Выкрал из казармы вещевой мешок — а вот винтовку так и не сумел, жаль! — да в тот же день и поехал с Дариной. Вот и дома, слава богу!

— Бог здесь ни при чем, — сказал Артем. — А вот Дарину свою всю жизнь благодарить будешь, что спасла тебя от лихой беды.

— А что, разве и впрямь беда?

— Еще какая! — И Артем уже собирался пояснить Луке — да и другим не помешает, — уже мысленно прикидывал, с чего бы начать.

Антон понял это и, чтобы помешать ему, поспешил задать вопрос Луке:

— Ну и как же? Утихомирил уже Дарину или и до сих пор…

— Хватит! — сказал Легейда. — Посмеялись, а теперь можно и дело говорить! Так лиха беда, говоришь, Артем?

— Да меня еще тогда сомнение брало, — на этот раз не дал начать Артему уже сам Лука. — Уже одно то, что офицерни в том курене больше, чем нужно. Не то что в каждом взводе, а в каждом отделении. Вот и Чумак Корней, бывшего волостного старшины сын, сотником там. Да и другие тоже, чай, не из бедняцкого класса. А раз так… — И замолк.

— Кулацкая гвардия, одним словом, — суммировал Артем мысли Дудки, — вот и политика их насквозь кулацкая.

В лавке на какое-то время воцарилось молчание. Каждый взвешивал, вероятно, только что услышанные слова. Наконец прозвучал неуверенный голос: