Армянские государства эпохи Багратидов и Византия IX–XI вв. - [28]
Ответа на послание не последовало, тогда Вахрам направил другую грамоту, уже с угрозами. На этот раз армяне ответили, заявив: «Царство от бога, он пожаловал его тому, кому пожелал». Ссылаясь на божью волю, армяне отказывались от сотрудничества[256].
Эти сведения почти дословно повторяет Товма Арцруни[257].
В какой степени аутентична грамота Вахрама Чобина в передаче Себэоса? Формула клятвы, сопровождающие атрибуты — с грамотой была отправлена запечатанная соль[258] — говорят в пользу ее подлинности или, во всяком случае, правдоподобия. Нет ничего невероятного в том, что в критический момент Вахрам Чобин искал союзников, и наиболее удобными в сложившейся ситуации могли быть армяне. Очерченные мятежником границы будущего армянского царства более или менее совпадают с границами Великой Армении при Аршакидах (на севере, правда, территория Аршакидов до Кавказского хребта никогда не доходила). Разумеется, маловероятно, что Себэос включил в свою «Историю» перевод, но думается, что наличие подобной грамоты вполне вероятно, и текст в сочинении Себэоса отражает ее основное содержание.
Таким образом, в конце VI в., когда произошло восстание Вахрама Чобина, идея об Армянском царстве выглядела вполне реальной по своей сути. Армяне отказались поддержать мятежника, исходя из соотношения сил в данный момент. Присутствие византийской армии само по себе было грозным предостерегающим обстоятельством. Себэосу, который сочинил свою «Историю» после 668 г., эта идея не казалась фантастичной. Все это заставляет думать, что и в VII в. представления о суверенитете армян продолжали воплощаться в идее о собственном царстве.
Та же идея — но уже в совершенно легендарном воплощении — содержится в «Видении католикоса Сахака».
В первом разделе «Истории» Лазара Парпеци (ок. 500 г.) значительное место уделено католикосу Сахаку. Когда в 428 г. персы окончательно упразднили в Армении власть Аршакидов, Сахак покинул свой престол. К нему явились представители высшей знати (происки которой сыграли едва ли не решающую роль в упразднении династии именно в это время). Они молили католикоса вновь занять свой престол. Сахак отказался, поведав при этом, что еще до принятия сана епископа ему было видение и он, в частности, понял, что род Аршакидов вскоре утратит царскую власть, а род первосвященника Григория Просветителя — священническую. И ангел божий, толкуя видение, сказал: «Знай, что перед тем, как объявится мерзость запустения, вновь возвысится царь из рода ваших Аршакидов, а патриарший престол обновится через отпрыска святого Григория». Время же до появления мерзости запустения определяется в 350 лет[259] легенды об «аршакидском» происхождении императора Василия Македонянина (867–886), в связи с этим ученые высказывали различные соображения по поводу того, как и когда это сочинение увидело свет (гл. III). Нам важно отметить, что в VII в. это «Видение» уже было, безусловно, известно и, что особенно важно, оно появилось на армянской почве и в нем нашла отражение именно армянская действительность (подробнее См.: гл. III).
Лазар Парпеци писал свой труд в период, когда один из победителей восстания 482–484 гг., Вахан Мамиконеан, стал марзпаном Армении с весьма широкими полномочиями. Вслед за ним функции марзпана были возложены на брата Вахана — Варда. В этот период ничто не угрожало и армянской церкви, которая к тому же была готова встать на путь отделения от имперской. Таковы условия, в которых появилось «Видение», или (если оно было сочинено позднее) таков опыт, который неизбежно должен был учесть его автор. И при всем этом политическое возрождение Армении он связывает со вторичным возвышением Аршакидов, т. е. в конечном счете, с утверждением царского престола.
Суммируя изложенное выше, можно прийти к следующим выводам. В промежутке между двумя царствами, Аршакидов и Багратидов, Армения пользовалась автономией., которая принимала различные формы: порой эти права сужались, но окончательно никогда не были упразднены. Относительная стабильность общественных отношений нахарарской Армении оказалась возможной, по-видимому, лишь в условиях известного самоуправления. Адаптация к чуждым нормам, принесенным персидским, византийским и арабским владычеством, носила весьма ограниченный характер. С этим следует, вероятно, связать и партикуляризм армянской церкви, хотя, конечно, вопрос этот весьма сложен и требует рассмотрения в значительно более широком контексте. Так или иначе, в своей медленной эволюции армянское общество не только реагировало на внешние условия своего существования, на нормы, принесенные извне, но и подчинялось свойственным ему самому внутренним закономерностям.
Тем не менее в периоды даже наиболее широкого самоуправления, армянская общественная мысль связывала суверенитет не с автономией» а с собственной государственностью. Государственность в этот период могла, естественно, мыслиться лишь в форме монархии. Только царская власть со всеми ее сакральными атрибутами могла выразить идею о политической независимости армянского средневекового общества.
Сопоставляя факты, связанные с распространением идеи о царской власти после упразднения власти династии Аршакидов, с реальной действительностью утверждения Багратидов, мы приходим к выводу, что на протяжении всего этого периода эта идея (часто в легендарной форме) никогда не умирала.
