Армия жизни - [3]
Давайте так. Сборник статей Щекочихина — он об откровенном диалоге с этим миром, в принципе о возможности такого диалога. Не пройти мимо того, что сегодня в стране попадает под табу, не закрыть глаза на неприглядное, бытовое — а спросить «Почему так?».
В Щекочихине была неизжитая романтика, трогательная, смешная. Какой нам всем стоит поучиться.
«Какими мы видим старших, такими и становимся», — сказал один из героев Щекочихина Алексей — фанат, панк, скейтер (его интересы быстро сменялись). Это — в добавок ко всему — сборник о моих старших, какими они были, и почему они сейчас с нами именно такие. А что будут читать о нас, чтобы понять наше время?
Екатерина Фомина, «Новая газета»
Этот телефонный аппарат я включаю только по четвергам. В остальные дни он завален письмами, черновиками, гранками. Я просто забываю о его существовании.
Но по четвергам к трем часам я сметаю ворох бумаг и выхожу на связь.
— Алло, «Литгазета» слушает…
— Я — Форейнджер…
— Не понял. Кто?..
— Меня зовут Игорь. Кличка Форейнджер, фанат ЦСКА.
— Сколько тебе лет?
— Пятнадцать.
— Форейнджер, а мне сказали, что фанатов ЦСКА уже больше нет. Кончились.
— Это «мясники» сказали?
— Послушай, наш связной телефон не для того, чтобы слушать оскорбления в адрес друг друга. Говори нормально.
— Я хотел спросить, так вам сказали спартаковские фанаты?
— Нет, ваши.
— Ну… В общем, правильно, но дело в том, что мы еще держимся. Есть много дезертиров среди наших, но мы еще держимся. Мы — держимся!..
— Алло, вот что я хочу вам сказать…
— Простите, представьтесь, если можно. Как вас зовут, сколько вам лет.
— Наташа, 18 лет. А теперь я вас спрошу.
— Спрашивайте. Слушаю вас.
— Какое право вы имеете входить в нашу жизнь?!
— А вы считаете, что не надо?
— Мы же не лезем в вашу жизнь!
— Не уверен. Все равно мы встречаемся ежедневно.
— Послушайте, человек должен сам пройти через все это и сам должен от всего очиститься. Человека нельзя контролировать.
— Но мы же должны понять друг друга, черт возьми!
— Что вы кричите?
— Извините, пожалуйста…
— Алло, вы меня слышите?..
— Вы издалека? Звонок — междугородный.
— Издалека, издалека.
— Откуда, из какого города?
— Это неважно… У меня сейчас такое настроение, что набрал ваш номер телефона… Он оказался свободным… Был бы занят — плюнул бы.
— У вас что-нибудь случилось?
— Допустим… Но это не телефонный разговор. Алло!
— Слушаю, слушаю!..
— Скажите, как вы относитесь к наркоманам?
— Жалею.
— «Жалею…» Вы что-нибудь знаете о том, кто это такие?
— Знаю, потому и жалею.
— А сами?
— Не пробовал.
— Ладно… Договариваемся так. Я пишу вам письмо, а через две недели снова звоню.
— Как я узнаю, что это письмо от вас?
— Я подпишусь — Алекс. Запомнили, Алекс. То, что я напишу вам, — это правда. Вы поняли?
— Догадываюсь…
— Скажите, вы про всех пишете?
— Что значит «про всех»?
— Вы считаете, что у всех должна быть определенная компания?
— Нет, почему? А вы кто? Как вас зовут?
— Таня.
— Вы школьница? Студентка?
— Школьница… Девятый класс. У меня нет никакой компании.
— Таня, знаю по личному опыту, что рано или поздно товарищи находятся.
— Вы думаете, что товарищи есть?
— Да, конечно. Я просто знаю. Иногда кажется, что их нет, а потом выясняется, что они есть.
— Все наоборот! Кажется, что они есть, а на самом деле ты совсем одна.
— Неужели рядом с вами нет ни одного близкого человека? Неужели все чужие?
— Да… Да, да, да, да!..
— Таня!..
Ситуация первая
Край
Вышел из троллейбуса, пересек широкую, запруженную машинами улицу, пересек сквер, нашел тот дом и двор. Они сидели на трех скамейках посредине двора, тесно прижавшись друг к другу. Возле ног одного из них стояла гитара.
Со всех сторон — окна, откуда каждый вечер выглядывают взрослые лица и пристально вглядываются в компанию.
Да, вот так я себе все и представлял, когда шел к этим ребятам в обычную, можно сказать, даже ординарную дворовую команду.
Несколькими днями раньше в редакцию пришло два листка в клеточку, вложенных в конверт, — письмо от компании. После убористого текста шли ровно двенадцать подписей, выведенных разборчиво и аккуратно. Первой стояла подпись Гены.
— Здравствуйте, — сказал я. — Ваше письмо дошло до редакции. Постараемся ваш конфликт с ЖЭКом уладить.
— Угу, — буркнул парень, к ногам которого прижалась гитара.
Глаза его смотрели на меня и на мир, который открывался за моей спиной, пристально и грустно. Ни на одном лице я не увидел улыбки.
— Играешь? — кивнул я на гитару.
— Генка играл, — ответил парень.
— Генка? — вспомнил я первую подпись под письмом. — А где же он сам?
— Вчера вечером его увезли.
— Кто? Куда?
— Да милиция… Милиция. Его и еще двоих.
В тот вечер на трех скамейках сидели всего девять из двенадцати. Трое «из игры» выбыли. На следующий день вместе со следователем мы поднимались по широкой лестнице учреждения, где до суда содержатся несовершеннолетние правонарушители.
Минут пятнадцать мы ждали, пока приведут Гену.
«Входи», — сказала ему женщина в защитной форме с погонами.
Решетка на окнах, табуретка задвинута в дальний угол, стул прибит крепко-накрепко к полу. Где они, три скамейки, сдвинутые в ряд посредине старого двора? Не близко. Уже не близко, хотя и ехать-то каких-нибудь полчаса.
