Арминута - [10]

Когда мы оставались одни, Лидия надевала мини-юбку и туфли на платформе, которые прятала у себя в шкафу, и включала проигрыватель на полную мощность. Она танцевала в столовой шейк, трясясь всем телом и закрыв глаза. Непонятно, где она этому научилась, ведь с наступлением темноты ей не разрешали выходить из дома, но иногда она, взбунтовавшись, тайком выбиралась на волю через окно на первом этаже. Мне хотелось, чтобы она сидела со мной по вечерам, и в тот момент, когда нужно было ложиться спать, я выдумывала, что у меня ужасно зудит спина, там, где никак не достать. Лидия приходила почесать меня и садилась на кровать. Считала мои позвонки и про каждый из них придумывала историю. Она давала имена наиболее выдающимся из них и, трогая то один, то другой, изображала, как они беседуют между собой, словно старушки на скамейке.

Однажды она откуда-то вернулась и сказала:

— Они меня берут.

Так за несколько лет до возвращения к настоящим родителям я ее потеряла. Случилось это в универмаге. Однажды рано утром мы с ней отправились за покупками, и пока я примеряла рубашку с рыбами и морскими звездами, она спросила у продавщицы, можно ли поговорить с директором. Ее готовы были принять, но чуть позже, и мы стали ждать. Как только Лидии разрешили зайти в простенький офис, она сразу же достала из сумки диплом секретаря и попросила взять ее на работу, на любую зарплату. Она сидела перед письменным столом, а я стояла сбоку, и она время от времени гладила мою руку.

Ее почти сразу взяли на испытательный срок. Однажды вечером она вернулась домой, неся в дрожащих руках униформу: на следующий день она должна была надеть ее на работу. Она прошлась в ней взад-вперед по гостиной. Белый с синим костюм, крахмальный воротничок и манжеты. Теперь она тоже надела форму, как и ее брат. Она немного покружилась, показывая, как раздувается колоколом юбка. Когда она остановилась и мир вокруг нее перестал вращаться, меня уже не оказалось в комнате: у меня не было сил на нее смотреть.

Она недолго проработала продавцом, потом ее сделали кассиром, а через год — заведующей отделом. Она стала поздно возвращаться домой. Затем ее взяли в центральный офис, за несколько сотен километров от нас, и она переехала. Иногда она писала мне, а я не знала, что ей отвечать. Да, в школе все в порядке, конечно. Патриция, как и раньше, — лучшая подруга. В бассейн хожу, научилась делать кувырки в воде, но по-прежнему мерзну. Сначала она отправляла мне открытки с достопримечательностями города, где теперь жила, но они вскоре закончились. Рисуя в альбоме, я красила солнце в черный цвет — такое у меня было настроение, — и обеспокоенная учительница позвонила домой и спросила, не умер ли у нас кто-нибудь. В табеле успеваемости у меня почти по всем предметам были десятки: я старательно выполняла все домашние задания, лишь бы заполнить время, освободившееся после отъезда Лидии.

Она приехала в августе на праздники, но я боялась слишком ей радоваться. Мы пошли на наш обычный пляж, и она сгорела, несмотря на кремы, которые приобрела со скидкой для сотрудников. Она здоровалась со старыми знакомыми с фальшивым северным акцентом, словно приезжая. Я испытывала за нее неловкость и начала скучать по прежним временам.

До того, как меня вернули настоящим родителям, я виделась с ней еще раз. Услышала звонок в дверь и открыла: передо мной стояла незнакомка с выпрямленными крашеными волосами, а с ней девочка, цеплявшаяся ручонками за ее ноги, и это была не я.

Лежа в темноте рядом с Адрианой, я представляла себе, что Лидия могла бы спасти меня, может быть, взять с собой на север. Но она переехала в другой город, и я не представляла себе, как ее отыскать. Еще рано было думать о другом варианте спасения.

12

Они выключили свет и прыгнули в кровать. Когда я входила в комнату, Серджо шикнул на брата, но оба продолжали приглушенно хихикать в подушку. Винченцо ушел из дома днем и до сих пор не вернулся, а Адриана нянчила малыша, держа его на руках. Я разделась в темноте и в напряженной тишине скользнула под одеяло. Моя нога дотронулась до чего-то живого, оно шевелилось и билось, теплое и пушистое. Я услышала свой собственный крик, почувствовала, как в лодыжку меня что-то несколько раз укололо. Не помню, как я добралась до выключателя. Потом повернулась и посмотрела на кровать. Там, семеня лапками, вертелся вокруг своей оси голубь, хлопая одним крылом и пытаясь взлететь. Другое крыло, сломанное, болталось с другого бока. Вся новая простыня была испачкана его экскрементами. Он дополз до края матраса и упал на пол, ударившись грудью.

Братья сидели и громко смеялись, хлопая себя по ляжкам широкими лапами и утирая слезы. Птица и на полу не прекращала попыток подняться в воздух. Серджо наскучило это зрелище, он схватил голубя за здоровое крыло и выкинул в окно. В этот момент я отчетливо поняла, что второе крыло голубю сломал он.

Я подскочила к нему, крикнула, что он чудовище, и расцарапала ему лицо, оставив на щеках глубокие борозды, из которых сразу начала сочиться кровь. Он даже не защищался, не ударил меня, только нарочито громко смеялся, словно пытаясь показать, что мне не по силам причинить ему боль. Другой брат подскакивал на кровати, подражая движениями голубя.