Армейские байки - [43]

Когда начальник училища генерал-майор Пухов вел радостных гостей отобедать, откуда-то сбоку на полусогнутых выскочил Дурницкий. Увидев кусок огурца в луже, быстро схватил его и запихал в рот. (Надо ли говорить, что это был огурец из кармана.) С притворным ужасом, оглядываясь на падающих в обморок мам и бабушек, он бросился прочь, выкрикивая что-то нечленораздельное.

* * *

Через три дня полуоглохшего от матерной брани Дурницкого вытолкали за ворота КПП. На мотив песенки Челентано бывший курсант напевал: «За двойки и за разгильдяйство меня в народное хозяйство отчислили из ЛВВПУ».

Начальник училища бушевал еще долго. Вместе с ним, по команде, бушевали и его заместители, и командиры батальонов, и рот, и взводов соответственно. Волна террора, заполнив территорию вуза, с головой залила оставшихся там курсантов.

Селина же не отчисляли, как он ни просил.

– Сделай что-нибудь ужасное, – посоветовал ему друг Семенов…

Жертва воспитания

Старослужащий Пархоменко уже давно дожидался прихода в часть молодого пополнения. Нет, он не собирался тиранить молодых бойцов, как некоторые, он просто хотел предостеречь их от тех досадных ошибок, что допускал сам в пору солдатской юности. Ощупывая языком дыры на месте выбитых зубов и трогая рукой порванное ухо, он мечтал помочь ребятам сделать первые шаги в этой взрослой жизни и стать настоящими людьми.

И вот час пробил… В часть прибыли «духи». В тот же вечер старослужащий Пархоменко приступил к занятиям.

– До ДМБ вам совсем ничего – два года, – говорил он. – Проживите их достойно. А теперь – двадцать раз отжаться!

Молодое пополнение, прямо скажем, было не очень.

Многие, если не сказать большинство, приехали с южных рубежей нашей родины и по-русски не понимали или усердно делали вид, что не понимают.

Немногочисленные призывники из деревень Псковской, Вологодской и других областей великой России страдали тугодумием и врожденной медлительностью.

Нескладный очкарик Розенгауз – и как таких в армию берут! – непроизвольно вызывал у Пархоменко приступы ярости. Но Розенгауз дело особое. Уже через два дня он зачастил в канцелярию к ротному, а после того, как однажды дверь с грохотом распахнулась, и Розенгауз, роняя очки, вылетел оттуда, плотно обосновался в штабе части. Когда у этого призывника от неудачного падения на работах или отдыхе начинала идти носом кровь или заплывал синевой глаз, скрытый толстыми линзами очков, в расположении появлялся ротный командир. После вызова в штаб части он бывал сильно не в духе и требовал, чтоб от Розенгауза, как от зачумленного, все держались подальше, подкрепляя свои просьбы вежливыми ударами ножкой от табуретки.

Пришлось Пархоменко поставить крест на этом человеке. «Как был дерьмом, так и останется», – думал он, глядя на опаздывающего на построение бойца. Да и другие молодые, словно назло, не хотели становиться людьми.

Бег в противогазах, ночные тренировки отбоя и подъема, отжимания от пола и другие методы закалки почему-то не шли им на пользу.

Измотанный и злой старослужащий Пархоменко, приходя поздно ночью в каптерку к Тагиру Багирову, с тоской пил водку.

– Послушай, ну что за дебилы, – проникновенно говорил он каптерщику, – я к ним всей душой, а они ко мне жопой.

Тагир Багиров равнодушно покачивал головой, пытаясь извлечь из зурны подобие песни Аллы Пугачевой «Паромщик».

Допив водку, Пархоменко снова шел к своим пока еще спящим друзьям, с надеждой, что хоть сейчас они оправдают его ожидания. Но не тут-то было.

В недолгие часы ночного отдыха Пархоменко стали сниться кошмары. Видя во сне грязных, нестриженых «духов», передвигающихся вне строя, и Розенгауза, втихую пожирающего карамельки из домашней посылки, он кричал и просыпался в холодном поту…

Вскоре глаза старослужащего глубоко запали, лицо покрылось неестественной бледностью. Все чаще и чаще он впадал в какое-то странное оцепенение. Молодые бойцы, словно чувствуя, что с Пархоменко творится что-то неладное, как назло, не могли держать строй, криво подшивали подворотнички и плохо чистили сапоги. «На измор берут», – думал Пархоменко, сидя вечерами в каптерке, и снова шел в расположение.

* * *

…Когда старослужащий Пархоменко выписывался из госпиталя, зав психоневрологическим отделением присел к нему на кровать.

– Спокойней надо быть, сержант, – говорил он. – Вот валерьянки еще возьми, остальные лекарства принимай, как я написал. Будут мучить головные боли или там галлюцинации, сам знаешь, сразу к доктору. Ну да ничего, до ДМБ-то тебе совсем ничего – пару месяцев…

Пархоменко в ужасе обхватил голову руками и застонал.

Лейтенант Омлетов

Он прибыл к новому месту службы, когда короткое северное лето было уже на исходе. Что ждало выпускника военного института в этом забытом Богом уголке? Протяжно закаркала пролетавшая мимо ворона, словно предупреждая лейтенанта об опасности, но он, хотя и покрылся испариной, продолжил свой путь.

Когда вертушка КПП осталась позади, стало еще тревожнее. Перед штабом виднелась добротно сработанная виселица, с которой снимали повешенного. Двое дагестанцев в солдатской форме приподняли труп за ноги, а третий, вскарабкавшийся на стремянку, ловко освободил из петли шею покойного. При взгляде на их ловкие действия казалось, что эту операцию они проделывают уже не в первый раз…