Арлекин - [146]

Ведь вот и он, Адодуров, не может похвастаться счастьем, но лишь покоем относительным и достатком, хотя, казалось бы, теперь он достиг большего даже, чем мог пожелать в молодости. Пожалуй, это даже хорошо, что он отдален от трона, вряд ли смог бы он ужиться в столице, навряд ли… Получается, что он хуже Криницына – он знает, но молчит… А вот Тредиаковский, тот всегда оставался верен себе, трудился, несмотря на невзгоды, несмотря на то, что подвергался постоянному осмеянию со стороны собратьев-поэтов, всего света, Академии, из которой на склоне лет ушел в никуда, и, даже влача существование отставного профессора, живущего на скудные литературные заработки, не побоялся, отважился открыто выступить с порицанием свершившегося на глазах у всех цареубийства. Правда, он запрятал свои мысли в поэме, одел их в античные одежды, но оттого не потерял брошенный вызов остроты и многим, многим умеющим читать между строк стал понятен…

Василий Кириллович знал свое дело, всегда знал и упорно, пускай даже педантично, трудился, трудился, невзирая ни на что. Непонятный, сложночитаемый стих, неудачные новации в правописании, непонятные собратьям-академикам рассуждения о начале русской истории. Что ж, когда-то наступит черед, и история, которой он был предан беззаветно, во всем, во всем разберется. И мысль эта, лишенная застарелой зависти, неожиданно согрела его, ободрила, вселила надежду.

4

ЗАВЕЩАНИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ ВТОРОЙ ПО ДЕЛУ АРТЕМИЯ ВОЛЫНСКОГО 1765 ГОДА

Сыну моему и всем моим потомкам советую и поставляю читать сие Волынского дело от начала до конца, дабы они видели и себя остерегали от такого беззаконного примера в производстве дел. Императрица Анна своему кабинетному министру Артемью Волынскому приказывала сочинить проэкт о поправлении внутренних государственных дел, которой он сочинил и ей подал; осталось ей полезное употребить, не полезное оставить из его представления. Но напротив его злодеи, кому его проэкт не понравился, из того сочинения вытянули за волос, так сказать, и возвели на Волынского изменнический умысл, будто он себе присваивать хотел власть Государя, что отнюдь на деле не доказано. Еще из того дела видно, сколь мало положиться можно на пыточных речей, ибо до пыток все сии несчастные утверждали невинность Волынского, а при пытке говорили все, что злодеи их хотели. Странно, как роду человеческому пришло на ум, луче утвердительно верить речи в горячке бывшаго человека, нежели с холодной кровью. Всякой пытанной в горячке и сам уже не знает, что творит. И так отдаю на рассуждение всякому имеющему чуть разум, можно ли верить пыточным речам и на то с доброй совести полагаться. Волынский был горд и дерзостен в своих поступках, однако не изменник, но напротив того добрый и усердный патриот и ревнитель к полезным поправлениям своего отечества. И так смертную казнь терпел, быв невинен и хотя бы он и заподлинно произносил те слова в нарекании особе Имп. Анны, о которых в деле упомянуто, то бы она быв Государыня целомудрая, имела случай показать сколь должно уничтожить подобныя милости, которыя у ней отнимали ни на вершок величества и не убавили ни в чем ея персональныя качества. Всякой Государь имеет неизчисленныя кроткия способы к удержанию в почтенье своих подданных. Есть ли бы Волынской при мне был, и я бы усмотрела его неспособность в делах государственных и некоторое непочтение его ко мне; я бы старалась всякими для него неогорчительными способами его привести на путь истинной, а если бы я видела, что он неспособен к делам, я б ему сказала, или дала разуметь, не огорчая его: Будь щастлив и доволен, а мне ты ненадобен. Всегда Государь виноват, есть ли подданные против него огорчены. Изволь мериться на сей аршин. А есть ли из вас кто мои дражайшие потомки сии наставления прочтет с уничтожении, так ему более в свете, и особливо в Российском, щастья желать, нежели пророчествовать можно.

Екатерина

5

Дождливым сентябрьским вечером тысяча семьсот семидесятого года весьма еще эффектная, хотя и несколько погрузневшая сорокалетняя женщина сидела за столом рабочего кабинета в Зимнем дворце. Отпустив секретаря, Екатерина пребывала в некотором бездумье и потому перебирала всевозможные записки, рассыпанные веером на темном сукне. Приятно было вот так просто сидеть, и хотя, по обыкновению, она не любила тратить время попусту, но сейчас то ли скучная, дождливая погода за окном, то ли дневная усталость вызвали в душе безмятежное спокойствие, полное удовлетворение собой.

Императрица Анна, рассказывали ей, в последние годы жизни часто скучала от такого вот одиночества, не умела ценить всю прелесть подобных мгновений и разгоняла тоску, требуя увеселений, любила гам, толчею кривляющихся шутих или оглушала себя громкозвучными концертами – не представляла себе дворцовой жизни без постоянного маскарадного мельтешенья перед глазами. Что ж, она была государыня бездеятельная, во всем послушная мнению своего окружения, исподволь, из-под полы наживающегося на беспечности монархини. То же, впрочем, можно сказать и о Елизавете Петровне.

Последнюю Екатерина не любила вспоминать. При ее дворе чувствовала себя всегда скованно и жила своим, обособленным мирком, чем только раздражала и без того настроенную против нее самодержицу. Но она не могла иначе – слишком деятельная, с кипучей кровью, она рано почуяла вкус власти и не выносила подчинения. Проделки и интриги Екатерины до поры до времени прощались, но только до поры до времени, она знала это и, втайне боясь всего больше быть отосланной с позором из России, не могла тем не менее вести себя соответственно законам двора. Оказавшись здесь, она сразу поняла, что Провидение посылало ей небывалый шанс, и мелкая ангальт-цербстская принцесса ухватилась за него и победила! О! она хорошо успела изучить свою великую страну, и теперь, восемь лет почти царствуя над неисчислимыми ее подданными, многого добилась. И большего еще добьется, не зря зовут ее просвещенной монархиней, она понимает нужды своей страны и от выбранного пути не отступится.