Арктический экзамен - [114]
— Говорят, надо взорвать ледовую перемычку, чтоб провести станцию в котлован.
— Который, говорят, еще не выкопали… Ха и опять — ха!
Скрежетнула якорная цепь: с моря напирал лед. В иллюминаторе занимался свет близкого утра.
Оставаться на открытом рейде становилось опасным. День ото дня. Лед взбесился и уже, не церемонясь, громоздил вокруг судов торосы, напирал на «Северянку», норовя проломить борта. По утрам матросы скалывали лед с надстройки, с хрустальным звоном крошили сосульки на леерах.
«Буслаев» подолгу крутил винты, расталкивая льдины возле электростанции и спасателя. На берег можно было уже ходить пешком — по льдинам, но матросы иронично отвергали эту возможность, гоняя ялик по разводьям, приводя в смятение Борисова.
— Утопят наш ял, понимаешь! — шумно страдал начальник, но деться было некуда, и он сам в который уж раз отправлялся в сопровождении деда в поселок. Хождения по инстанциям становились мучительными. Глушаков переживал их в тихой, виноватой тоске. Борисов, напротив, «рвал и метал». Ясно стало, что «Северянке» определят стоянку в другом месте. В сигаретном угаре рубки завитали таинственные названия предполагаемых точек зимовки. Толпились у карты, изучали маршрут, подсчитывали, сколько это займет времени, если брать в расчет немыслимое к востоку поле торосистого льда, конца которого не видно в самый мощный бинокль.
Оборвалось, отслоилось что-то в душах корабельного народа.
Угасло, кончилось и ожидание праздника, который витал недавно над зябкими палубами «Северянки». И представитель треста, который должен был появиться, как обещалось в начале перегона, где-то запропал. И только одинокий баклан кружил над мачтами судов, появляясь в одно и то же время, и, укоризненно покачав крыльями, скользил в сторону Аляски.
В последний раз Борисов был на берегу вместе с начальником экспедиции. Возвратясь, они дали команду сниматься с якорей.
И опять заскрежетало в клюзах, глухими голосами огласился полубак — матросы заводили буксирный трос. Наконец станция, обдирая борта о лед, легла на обратный курс.
Шли в бухту Большого города.
Виктор привычно спускался в кладовую за консервами, калил плиту, «краснопарил», сервировал стол, но, скорее, по привычке, механически. Он вдруг почувствовал, как хочется поскорей освободиться от этих хлопот, показавшихся ему ненужными.
Путь в тяжелых льдах прокладывал ледокол «Владивосток». Он возник неожиданно из-за торосов, и вслед ему выстроилась в кильватер целая флотилия судов, тоже пробирающихся в бухту Большого города.
Шли ночь и шли день. И, странное дело, Виктор ничего путного не запомнил из этой дороги, равнодушно скользя взглядом по белой равнине ледовых полей, которые враз отстали, когда караван, круто обогнув узкий клинок полуострова, лег курсом на юг.
Шли в бухту Большого города.
В тот вечер и пришел в каюту к Виктору Сапунову начальник станции, когда кок управился уже с камбузными делами, нахлопотался, собрался ложиться спать.
Борисов подал бланк радиограммы, суховато и тихо произнес:
— Тебе… Из дома, кажется… Беспокоятся. Извини, что прочитал.
— Спасибо, Станислав Яковлевич. Присаживайтесь. Чайку попьем.
Борисов помято улыбнулся, откинув ладонью светлые, чуть вьющиеся волосы со лба, и Виктор, кажется, впервые отметил, что у начальника ясно — голубые лучистые глаза.
— Как живется тебе тут? — Борисов оглядел тесноватое жилище кока, отчего Виктору стало и неловко, и грустно от этих непривычно участливых его слов. — Вроде три месяца прожили вместе, а вот впервые у тебя в каюте?
— Да, Станислав Яковлевич, впервые.
— Давай уж попроще — на «ты»! Что уж чиниться
теперь, а?
Виктор промолчал.
— Читаешь? — он разглядывал корешки книг на полочке. — Я тоже, бывало, зачитывался, глотал, как говорится, все подряд, а теперь раздаю… Не жалко как-то, дарю, кто ни придет, ни попросит. Лапузин — тот, бывало, портфелями, комплектами собраний уносил. Сначала мне загонял книжки из библиотеки ученого дядюшки, потом с моей полки загонял другим. Сейчас не заходит, боится — Лилия его погонит, а то, бывало…
— И вы бы гнали, Станислав Яковлевич! — проникался неожиданным и грустноватым откровением Виктор. — Таких друзей…
— Прогнал бы, — усмехнулся, глядя куда-то в себя, Борисов. — Но в жизни, понимаешь, так бывает завязано крепким узлом… Ну ладно, выгнали бы его, списали в Тобольске! А дальше? Вернулся бы в Москву и сшибал в подворотнях чинарики! Может, думаю, кое-что поймет, не глупый же он парень…
— Может, вы и правы, Станислав Яковлевич!.. Нас-то жизнь помолола, разберемся, что к чему. А как парнишке Гене Бузенкову, с каким настроением уезжать отсюда?..
Борисов помолчал, полистал раздумчиво книжку, воспрянул:
— Спишут, Виктор, все спишут на перегон.
— Все не списать, нет… Все не списать… Вот еще деда жалко.
— Какого деда? А, Глушакова! — что-то горькое просверкнуло в голубом взоре начальника, но, поднимаясь, он опять воспрянул, стараясь обрести тот молодцеватый и уверенный вид, с каким его привыкли видеть на станции.
Хрустит под ногами галька на пристани. Широким фронтом движется к проходной порта толпа. Вольготно, вперевалочку, шумно. Еще качает. Подзабыта привычка ходить по твердой земле, еще давит на барабанные перепонки недавний грохот моря, скрежет льда, железа, но уже материковая твердь принимает истосковавшийся по береговой жизни народ,
Стихотворения и поэмы, вошедшие в книгу избранных произведений известного поэта и прозаика Николая Денисова, наиболее полно представляют его поэтическое творчество.В книге опубликованы ранние стихи поэта, датированные началом 60-х годов, непубликовавшиеся стихи, а также произведения, что составляли сборники, выходившие в издательствах Москвы, Свердловска, Тюмени.Творчество Николая Денисова, как отмечают критики, рецензенты, подкупает лиризмом, естественностью интонации в разговоре с читателем, чистотой поэтической строки.
В новый сборник стихов Николая Денисова «В конце века» вошли поэтические произведения последнего времени, публиковавшиеся в журнале «Наш современник», в «Литературной России», в «Тюмени литературной», других изданиях, а также непубликовавшиеся.
«В чистом поле» – новая книга поэта и прозаика Николая Денисова – лауреата Международной литературной премии «Имперская культура». Это строки о друзьях-товарищах по литературному цеху, их жизненном и творческом пути. Автор прослеживает наиболее ёмкие «вехи» в истории организации тюменских писателей – на фоне событий советской и постсоветской эпохи – через личное восприятие разнообразных моментов бытия.Книга издается к 50-летию Тюменского регионального отделения Союза писателей России.
Огненный крест» – книга поэта и прозаика Николая Денисова, лауреата Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка, содержит документально-художественные повествования о русских эмигрантах «первой волны», о бывших мальчиках-кадетах, чьи отцы – воины Белой армии – осенью 1920-го ушли из Крыма с войсками генерала П.Н. Врангеля в Турцию, в Сербию, в другие страны «русского рассеянья».Автор повествует о личных встречах с русскими зарубежниками в России, Венесуэле, других странах Южной Америки, о подробностях их судеб на фоне событий эпохи, рисует их быт, характеры, одна из главных черт которых – любовь к родному Отечеству.
В стихотворный сборник Николая Денисова «Под луной» включены стихотворения разных лет, ранее не публиковавшиеся и не входившие в книги поэта.
Поэтические произведения русского поэта Николая Денисова, вошедшие в новый сборник «Опасный груз», написаны в последнее время. Публиковались в периодических изданиях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.