Арктический экзамен - [108]

Шрифт
Интервал

Сбегал в каюту Сапунова. И там его — нет. И тут приметил, что нет и мусорного ведерка. Кок имел обыкновение перед обедом выносить мусор на корму, где еще в Тобольске установили специальные ящики. Иван с тревогой посмотрел на «голое» стекло иллюминатора, что постанывало при очередном накате волны, и кинулся на корму. Картина, что он рассмотрел издали, была смешна и… трагична: тяжелый «зиповский» ящик, доверху набитый очистками и мятыми банками из-под консервов, как поплавок, гоняло по палубе, которую методично накрывало волной. Стараясь поймать за ручку ускользающий ящик, Сапунов петлял за ним вдоль леерного ограждения, спотыкаясь и теряя равновесие.

— Брось его, брось, а то тебя смоет! — закричал Иван, но кок, кажется, не услышал. — Брось… японский городовой!..

Почти одновременно с Пятницей, только по коридору правого борта, добирался на корму Миша Заплаткин. Своя забота у Миши: он кинулся к ялику, который волнами выбило уже из кильблоков. Еще волна — и…

Иван видел, как цепкие пальцы Миши ухватили скорлупку ялика, как, ловя раскачивающийся со свистом тросик шлюпбалки, тот успел зацепить его за растяжки.

— Братва — а!

Кока на палубе не было.

Пятница перехватился за скобу надстройки, страдальческим взором обшарил ют: кроме мокрой головы Миши, выныривающей из-за борта ялика, который он успел уже закрепить, никого.

— Братва — а!

Кока на палубе не было.

И тут Иван заметил, что ящик с мусором, который минуту назад гоняло из угла в угол, неподвижно приткнулся к фальшборту в том месте, где смятые еще в Салехарде леера заменял кусок тонкого каната.

Кинулись они одновременно. Пятница прижал ящик коленом, чтоб не опрокинулся за борт, а Миша, подхватив висевшего над водой кока, за руки выдернул его на палубу. Ловко, как-то игрушечно вышло это у Миши Заплаткина.

— Бойся! — наклонился он, остерегаясь навесным брызг.

— Не хрен бояться теперь! — выдохнул Пятница.

— Ну и клещи у тебя! — потер кисти рук Сапунов.

— Че ты сказал?

— Ниче… таппочки вот уплыли…

— Хм, тапочки! — поерошил мокрый чубчик Пятница.

И тут Мишу вывернуло. Пока он отдавал шторму сапуновский борщ, успели заново прикрепить к надстройке злополучный ящик, затем все вместе перебежками добрались до камбуза.

— Тап — почки уплыли! — произнес, дрожа, кок и нервно рассмеялся.

Мишу снова затошнило, он кинулся было обратно на палубу, но Пятница поймал:

— Да куда — а… Блюй здесь, подумаешь…

— У него аллерлергия на мои тапочки…

— Угораздило тебя! — покачал головой Пятница, стягивая мокрый полушубок. — А этот тоже мне — гимнаст! Из шлюпбалки турник сделал, а закрепить должен дядя. Остались бы еще и без ялика.

— У него аллергия на мои тапочки.

И очередной вал накрыл «Северянку».

9

Близкими казались минуты прихода на «место», радужными, просветленными, оставленные за кормой штормовые и ледовые мили. О пройденной дороге уже не думалось как вчера — с тревогой за предстоящий день, за «Северянку». Вчерашнее вспоминалось с легким сердцем, как неотвратимое, неизбежное в ледовых морях, без чего здесь и жизнь — не в жизнь.

Днем еще — так себе! Днем то блистало солнце, слепило белым мрамором торосов и миражных городов на горизонте, то просеивало сквозь решето тумана липкую серость, и суда, держась друг друга, настойчиво, неутомимо продвигались вперед,

В такие вахты замедленного скольжения в полумгле мучили глаза рулевые в ходовой рубке буксировщика да сами вахтенные помощники капитана, уточнив курс и молодцевато поправив галстуки на освеженных недавней стиркой рубашках, склонялись к штурманским картам, отмечали точные координаты местонахождения экспедиции.

Днем еще — так себе! Днем можно, отстояв вахту, соснуть в личной каюте или обменять книжку в библиотеке, порывшись в тощих запасах чтива, выискивая бог знает что, но это так — для успокоения интеллектуального зуда, потому что «толковые» книжки уже все перечитаны. Или, глянув в иллюминатор, вдруг с восторгом первооткрывателя залюбоваться на встречный караван судов, поймав себя на мысли о том, что кому-то тоже есть дело — плыть среди этой холодной каши льда, мороси, ветра.

Ночью… Последние две ночи начисто пропал сон. В каютах сидеть — распоследнее дело, народ ходит друг к другу в гости, услаждает душу разговорами о доме, пьет — гоняет чаи. Начисто разорили чайные припасы кока. Он выдал на «каждое рыло», как выразился Милован, по нескольку пачек печенья, Пятница достал из кладовой два электрочайника, и теперь главный щит станции — «резиденция» Пятницы — превратился в корабельное вече, где решаются за чаем животрепещущие вопросы бытия.

О недавнем шторме, наделавшем хлопот, помалкивали. А перед глазами еще стояла тугая зелень взбунтовавшейся воды и невыразимо экзотический мыс Шелагский, что неожиданно вырос из ледяных брызг по правому борту. Устрашающая близость его превратила тогда «Северянку», казалось, совсем в беспомощную скорлупку — в соседстве с этим обросшим льдом исполином среди моря. Нахлестало воды в бухгалтерию, Меломан выловил всплывшие под диваном модные «колеса», сушил на дизеле. Пришли в кают — компанию — плавает шахматная доска: кто-то открутил накануне иллюминаторы, нахлестало. Виноватого искать не стали. Вычерпали воду в пролив Лонга, подбирая плавающих коней и слонов, которым ни за что ни про что пришлось испить соленой водицы.


Еще от автора Николай Васильевич Денисов
Стезя

Стихотворения и поэмы, вошедшие в книгу избранных произведений известного поэта и прозаика Николая  Денисова, наиболее полно представляют его поэтическое творчество.В книге опубликованы ранние стихи поэта, датированные началом 60-х годов, непубликовавшиеся стихи, а также произведения, что составляли сборники, выходившие в издательствах Москвы, Свердловска, Тюмени.Творчество Николая Денисова, как отмечают критики, рецензенты, подкупает лиризмом, естественностью интонации в разговоре с читателем, чистотой поэтической строки.


В конце века

В новый сборник стихов Николая Денисова «В конце века» вошли поэтические произведения последнего времени, публиковавшиеся в журнале «Наш современник», в «Литературной России», в «Тюмени литературной», других изданиях, а также непубликовавшиеся.


В чистом поле

«В чистом поле» – новая книга поэта и прозаика Николая Денисова – лауреата Международной литературной премии «Имперская культура». Это строки о друзьях-товарищах по литературному цеху, их жизненном и творческом пути. Автор прослеживает наиболее ёмкие «вехи» в истории организации тюменских писателей – на фоне событий советской и постсоветской эпохи – через личное восприятие разнообразных моментов бытия.Книга издается к 50-летию Тюменского регионального отделения Союза писателей России.


Огненный крест

Огненный крест» – книга поэта и прозаика Николая Денисова, лауреата Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка, содержит документально-художественные повествования о русских эмигрантах «первой волны», о бывших мальчиках-кадетах, чьи отцы – воины Белой армии – осенью 1920-го ушли из Крыма с войсками генерала П.Н. Врангеля в Турцию, в Сербию, в другие страны «русского рассеянья».Автор повествует о личных встречах с русскими зарубежниками в России, Венесуэле, других странах Южной Америки, о подробностях их судеб на фоне событий эпохи, рисует их быт, характеры, одна из главных черт которых – любовь к родному Отечеству.


Под луной

В стихотворный сборник Николая Денисова «Под луной» включены стихотворения разных лет, ранее не публиковавшиеся и не входившие в книги поэта.


Опасный груз

Поэтические произведения русского поэта Николая Денисова, вошедшие в новый сборник «Опасный груз», написаны в последнее время. Публиковались в периодических изданиях.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.