Арктический экзамен - [107]
На вахту заступать вечером. Празднично, суматошно тянется время, не тяготит, радует. Кому не лень опять на тентовой палубе. Такого дня, такого солнца еще не бывало. Кажется, брось на воду камешек, как бросал в детстве, он долго будет скакать и пружинить по ровной поверхности моря…
Но из блеска и света полдня стремительно, как гигантская серебряная субмарина, всплыла вдруг, перечеркнув дорогу, ледовая перемычка. Умерла музыка над палубой. Как на дыбки, приподнялся ледокол — буксировщик, атаковав на малом ходу первую льдину: что там впереди? С утробным вздохом льдина разламывается, выпрастываясь из-под форштевня. А «Решительный» уже передает:
— Не спешите, поищу разводья!
Ищи, спасатель, ищи! Такой уж тебе фарт опять выпал. И рыскает вдоль перемычки спасатель, тычется носом туда и сюда, как челнок. И опять сообщение:
— Осторожно лавируя, можно двигаться!
Разве привыкать лавировать? Матросы и боцмана опять по своим местам кинулись. Иван за полушубком успел сходить. Подул северо — восточный. Как это: норд — ост! Не ровен час, за перемычкой и шторм прихватит! А он действительно уже надвигается — темно — зеленый, укладистый, злой. Внезапно — все в Арктике происходит внезапно — загустело небо, пропали куда-то каменные столбы высокого побережья, словно разбежались, чуя недоброе. Еще недавно Пятница разглядывал их в бинокль, восторгался дивом: так похожи эти столбы на человеческие изваяния — чудилось, будто стоят на высоком берегу тоскливые бабы, поджидают с моря ушедших на промысел мужчин…
Перемычка уже позади. И то же диво, что позади. Глянул Иван назад — оглушительное нагромождение торосов, словно прошлись засугробленным полем гигантские снегопахи, наделали дел, наворочали и скрылись за увалом. Он с удивлением покачал головой, все еще не отрывая взора, будто и вправду через минуту — другую, натужно рыча, покажется из-за тороса знакомый «С — 100», высунется из кабины соседский тракторист, сорвет с головы шапку: «Привет, Ваня — я, какая встреча!»
Но никого. Почудилось еще, будто белый медведь мелькнул тенью. А может, в самом деле, мишка!..
Первый вал ударил без прицела, неловко, жалеючи. Взбрыкнул, напружинясь, буксирный трос, и зелено — оранжевая радуга, вспыхнув в мельчайшей россыпи брызг, перекинула мостик к ледоколу. Она тут же исчезла за новой горой воды, которая накатилась уже уверенней, хлестанув наотмашь по борту, раздвоилась, осыпав ледяным душем надстройку до самой рубки. И пошло…
— Ложусь в дрейф на волну. Как у вас дела? — это капитан ледокола — буксировщика забеспокоился.
— Все в порядке, — ответил в микрофон Глебов. — На всякий случай подкрепили еще турбины. Если потребуется, возьмем дополнительный балласт.
— Действуйте, успехов вам.
Десять метров до трапа Пятница достиг не сразу. Пока зябкий, с ледяной начинкой душ зависал над смотровой площадкой рубки, он, широко расставив ноги, оберегался с подветренной стороны, вжимаясь в надстройку всем телом. Секло по лицу, и, словно дробью, хлестало по брезенту полушубка. Когда вся грузная масса судна набирала духу для нового размаха, чтоб повторить гигантскую амплитуду, он улучил момент, чтоб сделать перебежку и ухватиться за поручни. Расчет не удался, и Пятнице пришлось возвратиться на исходную позицию.
По тентовой палубе гуляли потоки воды, не успевая заполнять узкие шпигаты. Полотнище флага, которое час назад весело колыхалось на мачте, теперь намокло, пропиталось солью, выглядело далеко не геройски. Пятница подумал о том, что, наверное, надо бы спустить флаг — для сохранности, но не вспомнил, как правильно поступить. Раз не распорядился до сих пор капитан…
Стремился Иван на камбуз, где, наверное, Сапунов и не радуется тому, что утворили пару часов назад с заглушкой иллюминатора. Как он там? Удар волны в районе камбуза настолько силен, что немудрено…
Почему не спустился Иван из рубки на главную палубу внутренним трапом, через коридоры жилых кают, а ринулся к наружному, под острым углом уходящим вдоль двенадцатиметровой высоты надстройки, которую осыпало сейчас брызгами, потом он никак не объяснит себе: почему?
Станцию клало с борта на борт. Не отпускала еще и килевая качка, и судно в каком-то странном спиралеобразном движении уходило в каждый провал пенной пучины.
Перегнувшись пополам, циркульно выбросив ногу в очередном толчке, он поймался за оба поручня и, как с горки, тормозя каблуками о ступеньки, быстро заскользил вниз. Со стороны это выглядело странным, нелепым, если б кто-то наблюдал со стороны. Но мыслимо ли кому торчать на палубе сейчас? Здесь, в двух метрах от воды, волны захлестывали через фальшборт и стоило ловкости добраться до двери, ведущей внутрь судна. Шарахаясь от переборки к переборке, добрался Иван до камбуза. Бачок на плите, защелкнутый крышкой и стиснутый по бокам штормовыми поддержками, урчал, пуская фонтанчики пара. Эмалированное ведро догоняло по палубе банку сгущенного молока. Притиснутые в угол буфета, стаканы при каждом наклоне станции круглили свои тонкие рты.
— Ты где? — Иван заглянул через амбразуру в кают — компанию, в кладовую — никого. — Эге — ге, Витя!
Стихотворения и поэмы, вошедшие в книгу избранных произведений известного поэта и прозаика Николая Денисова, наиболее полно представляют его поэтическое творчество.В книге опубликованы ранние стихи поэта, датированные началом 60-х годов, непубликовавшиеся стихи, а также произведения, что составляли сборники, выходившие в издательствах Москвы, Свердловска, Тюмени.Творчество Николая Денисова, как отмечают критики, рецензенты, подкупает лиризмом, естественностью интонации в разговоре с читателем, чистотой поэтической строки.
В новый сборник стихов Николая Денисова «В конце века» вошли поэтические произведения последнего времени, публиковавшиеся в журнале «Наш современник», в «Литературной России», в «Тюмени литературной», других изданиях, а также непубликовавшиеся.
«В чистом поле» – новая книга поэта и прозаика Николая Денисова – лауреата Международной литературной премии «Имперская культура». Это строки о друзьях-товарищах по литературному цеху, их жизненном и творческом пути. Автор прослеживает наиболее ёмкие «вехи» в истории организации тюменских писателей – на фоне событий советской и постсоветской эпохи – через личное восприятие разнообразных моментов бытия.Книга издается к 50-летию Тюменского регионального отделения Союза писателей России.
Огненный крест» – книга поэта и прозаика Николая Денисова, лауреата Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка, содержит документально-художественные повествования о русских эмигрантах «первой волны», о бывших мальчиках-кадетах, чьи отцы – воины Белой армии – осенью 1920-го ушли из Крыма с войсками генерала П.Н. Врангеля в Турцию, в Сербию, в другие страны «русского рассеянья».Автор повествует о личных встречах с русскими зарубежниками в России, Венесуэле, других странах Южной Америки, о подробностях их судеб на фоне событий эпохи, рисует их быт, характеры, одна из главных черт которых – любовь к родному Отечеству.
В стихотворный сборник Николая Денисова «Под луной» включены стихотворения разных лет, ранее не публиковавшиеся и не входившие в книги поэта.
Поэтические произведения русского поэта Николая Денисова, вошедшие в новый сборник «Опасный груз», написаны в последнее время. Публиковались в периодических изданиях.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.