Арктическая одиссея - [46]

– Ты, Данилыч, сам же себя высек, – нарушил молчание Виктор. – Начал за здравие, а кончил за упокой. По твоим же словам и получается, что Якутия – дикий край и народ там невежественен, живет в грязи, в скотских условиях. Сам же говоришь: и дети, и телята находятся в одном помещении. И собаки, наверное, с ними.

– Это я говорил про прошлое Якутии. Теперь в основном иначе…

– В основном. Но есть еще и такое…

– Встречается в таежных улусах. А чего захотел, парень, чтобы за тридцать лет советской власти везде дворцы понастроили? Сразу так не бывает. Всему свое время. Тут я решил поддержать Николая Осиповича:

– Якутия, конечно, таежный край, с очень суровой зимой; вот люди и приспосабливаются. Похожее наблюдается и в центре России, например в подмосковных селениях. У нас скотные дворы тоже пристраивают к домам. Как отелится корова, а такое бывает чаще зимой, теленка берут в дом и держат его до тепла в заулке – так у нас называют место между печкой и стеной. И ягнят также. Какая уж тут санитария, когда скот в доме. Вонь, мухи, а вот люди привыкли так, по старинке-то…

– Саша, ты, конечно, загнул изрядно. Чтобы в наше время такая дикость, да вблизи столицы. Не поверю, – усомнился Виктор.

– Сам жил в таких условиях. И в нашей семье, как и в других, до весны теленка в избе держали. Да и сейчас, конечно, держат, кто имеет корову. Иначе нельзя.

– А где это, в каких местах?

– Я думаю, что во многих центральных областях, где бывают суровые зимы. В Московской области тоже. Деревня моя Бронницкого района находится в пятидесяти километрах от Москвы. Да что теленок в доме! Парятся в печке, а моются в корытах! В нашей деревне на семьдесят домов нет ни одной бани, и в соседних селах не припомню, у кого была бы баня. А ты, Якутия – дикая страна! Кстати, Виктор, а бывал ли ты в деревне? Как себе ее представляешь?

– Как же, приходилось. За грибами летом, на дачу…

– Это не то, Виктор. Я спрашиваю, знаешь ли ты быт современной деревни, знаешь ли, как живут колхозники?

– Вроде неплохо живут. На рынке продукты продают: мясо, молоко, овощи разные. Так дерут с нас, городских, втридорога. Видимо, ничего живут. Чего ты головой качаешь?

– Удивляюсь твоей наивности, Витя, – сказал я. – Говоришь – неплохо живут. Не знаешь ты современную деревню, городской житель. Плохо живут сейчас колхозники, работают за трудодни, а на трудодень-то шиш получают, больше за палочки работают. Налоги с приусадебных участков – ой-ой-ой! Ты подумай, почему я треть своей зарплаты домой переводил да к праздникам разовые переводы? Семью поддерживал, в бедности родители и сестры живут. А ведь там трое работают в колхозе. Младшая сестренка скоро школу закончит, седьмой класс. Тоже придется идти в колхоз. А что поделаешь, куда ей деться? В городе родственников нет, и остаются в колхозе…

Дальше я не стал рассказывать, примолк. Вспомнилась родная деревня, родные близкие лица. Молчали и мои товарищи. А за окном завывал ветер.

Эту нашу вечернюю беседу я попытался описать в жанре очерка. Она интересна тем, что в ней каждый из нас частично раскрывает себя, показывает свое первоначальное социальное положение, так сказать, родовые корни. Я и Данилыч – из крестьян, Виктор – с ног до головы городской житель, совершенно не знающий деревню.

27 октября.

Жизнь на полярке идет своим чередом. Один день сменяет другой, похожий на предыдущий. «День», конечно, в кавычках. Это короткое сумеречное мрачноватое дневное время. Все последние дни погода стоит мрачная и непостоянная: небо в сплошных облаках, с перерывами идет снег, и дует сильный ветер, местами вокруг станции надувает небольшие сугробы, но много снега ветер сдувает с острова вниз, в ледяное море. Вероятно, солнце уже совсем ушло за горизонт. Теперь увидим его где-то в конце февраля.

Сегодня потише, и мы с Данилычем проверили свои привады. У меня приваду песцы заели, но ее сильно замело снегом. Пришлось ее освободить от снега и вновь положить на поверхность уплотненного снега вблизи торосов. У Данилыча песцы тоже заели одну приваду. Скоро начнем отлавливать этих зверьков. Только бы установилась более благоприятная погода.

30 октября.

Днем сумрачно, почти темно. Прошедшую ночь и весь сегодняшний день бушует свирепая пурга. Ветер более 20 м/сек, температура воздуха минус 22 градуса. В воздухе хаос: сильные снег и метель, в двух шагах ничего не видно. На метеоплощадку временно не ходим: электрического фонаря нет, а с керосиновой лампой, разумеется, не пойдешь. Причем при таком ветре невозможно менять ленты для самописцев. Отсиживаемся за стенами дома. В помещении прохладно, хотя исправно топим печи.

4 ноября.

Пурга вчера прекратилась. Атмосферное давление быстро растет. Вчера разъяснилось. А вечером было сильное, яркое, неописуемое по красоте полярное сияние. Простые лучистые сияния в Арктике в ночное время наблюдаются почти каждые сутки, и на них мало кто обращает внимание, хотя метеорологи фиксируют их в своих метеокнижках. Но такое сияние, которое мы наблюдали вчера вечером, бывает довольно редко. Это было необыкновенной красоты небесное явление: все небо сияло, переливалось, искрилось. Преобладали малиновые, зеленые и желтые цвета. Мы стояли и смотрели, как огромные красочные ленты быстро двигались и переливались по всему небу, образуя огромные многоярусные занавеси-драпри. Мы смотрели и молчали, завороженные все разгорающимся необыкновенным грандиозным небесным пожаром. Нам казалось, что мы слышим шорох от трущихся гигантских лент, хотя на самом деле в морозном воздухе висела чуткая, ничем не нарушаемая штилевая тишина. Вот неожиданно небесные ленточные дуги стали как бы линять, быстро тускнеть и вскоре исчезли. На месте их появились блуждающие по небу редкие лучистые полосы. Наблюдаемое нами необыкновенной красоты природное явление продолжалось не более пятнадцати минут.