Арканы Мерран. Сбитый ритм - [42]

Сейчас Нилия поджала и без того тонкие губы и буквально прошипела:

— Пресветлая Селестина ждёт. Нас.

Потом монашка крутанулась на месте, и двинулась через двор к небольшому корпусу, что примыкал к саду. Вздохнув, я пошла следом.

Белые стены двухэтажного строения смыкались под тупыми углами — судя по всему, здание имело форму многоугольника. На одной из сторон имелось высокое крыльцо с выточенными ступенями, которые вели сразу на второй этаж. Далее начинался коридор со косыми поворотами — видать, строители терпеть не могли прямые углы. По полу, потолку и примерно на уроне талии по стене вились барельефы, явно еретические: их подмазали штукатуркой так, чтобы разобрать изначальные изображения стало невозможно.

Наконец, мы дошли до тяжелой двери и вошли в небольшой кабинет. Напротив входа находилось окно в видом на сад, и массивный стол, спиной к которому сидела сейчас Селестина. Задумчиво перебирая в тонких пальцах чётки красноватого камня, настоятельница сказала, что, поскольку в этом году избранных на Пляски семеро, а источников — восемь, «почётной гостье, воспитаннице монастыря Тмирран» будет дозволено вступить в священные воды в саму ночь Полносолнция. Ну ничего себе! От неожиданности я безмерно и категорически удивилась. Сестра Нилия поёжилась.

— М-мать С-селестина, — звенящим голосом сказала Старшая по купальням, — м-может, всё-таки не надо… Благодать источников…

— Благодать источников исцелит её истерзанную душу, Нилия, — жестко ответила Селестина, — к тому же в священнодействии она не участвует. Проследи, чтобы после омовения девушка прошла в келью. Свою. А сейчас пусть готовится, постом и молитвой. Тоже проследишь лично.

— Да, мать-настоятельница. Обязательно, — пообещала старая монахиня столь хищным тоном, что мне даже стало неуютно.

Ладно, посмотрим, как пойдёт. Укокошить каргу всегда успеется. А теперь надо поблагодарить Селестину. Как там у них по этикету? На колене? А правом или левом? Или просто поклон?…

— Нилия, подожди пожалуйста, в коридоре.

Сестра поклонилась всем корпусом, не сгибая спины, и вышла, аккуратно прикрыв дверь.

Я молчала, Селестина тоже. Этикет не вспоминался, сумерки сгущались. Потрескивала лампада перед золотым диском на стене. За распахнутым окном начинают стрекотать ночные насекомые. Полумрак боязливо жался по углам, словно прячась от взгляда, взгляда тяжёлого и немигающего, который бывает только у слепых, и от которого в груди разливается расплавленный свинец. Ну сколько можно уже!

Пламя лампады замигало, фыркнуло искрами.

— Подожжешь монастырь — спалю заживо, как еретичку, — доверительно проворковала настоятельница, — будь добра, возьми себя в руки, Селия. Нервы у тебя, конечно, ещё те… Кстати, именно поэтому я и хочу, чтобы ты искупалась в Полносолнцее. Это ночь великих откровений и хороший шанс победить тьму в своей душе.

— Да, мать Селестина. Благодарю вас… И… эээ… Надеюсь… надеюсь, Великий Апри укажет мне путь.

— Апри? Апри не в источнике пузыри пускает, а в нашем сердце светит, деточка. Вот его и слушай. Может, даже поймёшь чего нужное… Ладно, иди. И постарайся не свести в могилу сестру Нилию. Она мне ещё нужна. Для поддержания дисциплины.

* * *

Высокий сводчатый зал был полон. Не знаю, на сколько человек его рассчитывали изначально, но для полутора сотен нынешних обитательниц Цитадели места явно не хватало. Зато в любом уголке прекрасно слышно каждое слово молив, которые читала настоятельница, и хвалебные гимны, которые хором пели монахини, и молоденькие, в задних рядах, и старшие, на ступенях алтаря.

Вместо того, чтобы предаваться религиозному экстазу, я прохаживалась по круговому балкону под основанием купола. Такую выгодную позицию «подарила» лично Селестина, мотивируя это моей непросвещённостью. Даже сестра Нилия не возражала, поскольку пребывала в уверенности, что подкладывать новые благовония в лампады — единственная доступная благодать для «тронутых гнилью мирской греховности». Я не обращала внимания — монторп с ними, с грехами, а вот вовремя отследить момент, когда избранные на Пляски пойдут к источникам, и правда важно. Не то чтобы я горела желанием снова топиться в лужицах, просто перечить настоятельнице тоже неправильно. Она действительно сделала величайшее одолжение, приняв меня в самом закрытом монастыре Империи, да ещё позволила лечить хворь в священных водах — недешевое удовольствие. Кстати об удовольствиях: купались ли в источниках мужчины, которых сейчас в обители целых две штуки? Или им разрешается только в «мужское» время года?

Мужское время, женское время… В Мерран верили: как любой уголок планеты получает живительные лучи солнца, так и жизнь людей подчинена общему ритму, из которого невозможно вычеркнуть ни одну из двух основ Вселенной. Открытый диск согревающего Апри и закрытый диск испепеляющего, плодородие и защита, лето и зима, белый цвет и чёрный цвет, женское начало и мужское. Половинки года, половинки природного цикла, половинки бытия, половинки крови — а значит — попеременное право всходить на алтарь и совершать службы.

Весь годовой цикл расписан до мельчайших подробностей — когда, кто и на что имеет право. Так, лето и Полносолнцее считалось женским временем плодородия и отмечалось в белых одеждах, а зима и Нарождение — мужским, временем защиты, и отмечалось в черном, символизируя долгое затмение Апри. Однако, облечённые высшим монашеским саном, принимали обет безбрачия, а значит, находились вне категорий пола. Эти люди могли проводить службы всегда, как Феррик в Тмирран и вот сейчас Селестина.