Аркадия - [31]

А на вершине Холма по-прежнему растёт пирамида камней. Со времени моего последнего появления здесь она стала явно шире и выше. Теперь она доходит мне чуть ли не до подбородка. Гаррон утверждает, что в полисе сложился уже целый миф о Богорожденной Деве, которая спустилась с небес, чтобы избавить этот мир от несчастий. Она осенила Гелиос своей благодатью, а после смерти и вознесения стала его небесной заступницей. Люди, женщины в основном, по вечерам приходят сюда молиться и верят, что если принести с собой камень, то их молитва будет услышана.

Гаррон полагает, что это позитивный момент. У нас в Гелиосе стала формироваться некая кровная общность: новое племя, этническое единство, новый народ, можно даже сказать — новая нация. А всякая подобная общность сразу же создает и собственный миф — о своих праведниках, о своих героях, о своём сотворении из исторического небытия.

— Вот увидишь, если нам повезёт и мы выживем, а я на это надеюсь, то лет через сто здесь будет воздвигнут грандиозный мемориал — Дева с мечом, в память о божественной воле, давшей нам жизнь.

Ну что же.

Всё может быть…

Леда прожила ещё около суток. Большую часть времени она пребывала в беспамятстве, но изредка приходила в себя и тогда разговаривала с Семеккой. Мы перенесли её в одну из комнат мэрии, там сохранился диван, а Гаррон, который почти сразу возник возле нас, раздобыл откуда-то пару полотенец и простыней.

Меня к ней больше не допустили.

Семекка сказала:

— Она не хочет, чтобы ты запомнил её — такой. Она умирает… Тяжёлый процесс… Честное слово, тебе не стоит смотреть на неё…

Так что Леду я больше не видел.

И сильнее всего меня в эти сутки мучило то, что если бы мы сейчас находились в Аркадии, то Леду, вероятно, удалось бы спасти.

В Гелиосе у неё шансов не было.

Она умерла около часа дня.

Семекка вышла из дверей муниципалитета, и по лицу её стало понятно, что Леды более нет.

Я ничего не знаю о ней. Я не знаю, как Леда жила до встречи со мной, чем увлекалась, чем занималась в Аркадии, влюблялась ли хоть раз, хоть в кого-нибудь, чего вообще хотела от жизни.

Нет, кое-что я всё-таки знаю.

Я знаю, что она умела читать. И читала всегда, когда только могла.

Не так уж и мало.

А кроме того, — это уже рассказала Семекка — Леда сама попросилась в пару со мной, узнав, что после разрыва с Ноллой я впал в депрессию.

Обронила тогда:

— Кажется, он умеет любить.

Семекка клянётся, что именно такие слова были произнесены.

Наверное, она чего-то ждала от меня.

Может быть, и любви.

Может быть, лишь — одного настоящего взгляда.

Такого, каким сама на меня посмотрела.

Жаль, что я ни о чём не догадывался.

Попросту не успел ни почувствовать ничего, ни понять.

И всё же главного в своей жизни она достигла. Она вырвалась из Аркадии, сделав шаг в опасный, жестокий, зато подлинный мир. Вырвалась из декораций картонного счастья и вытащила оттуда меня.

Вот, что я знаю.

А ещё я знаю, что Гаррон ошибается. Никакого памятника Небесной Деве здесь, на Холме, не будет. Во всяком случае пока я жив и могу что-то решать.

У нас больше не будет кумиров.

У нас больше не будет богов — ни электронных, ни заоблачных, ни земных, какой бы рай, какое бы благоденствие они нам ни сулили.

Никто ничего не получит даром.

Тем более — счастье, пусть даже оно и для всех.

Хочешь счастья — создай его сам.

А если кто-то посчитает себя обиженным и захочет уйти, что ж, пусть уходит — ищет другую судьбу.

Я достаю из кармана камешек, подобранный на тропинке, и кладу его на верх пирамиды.

Вот что здесь будет — просто пирамида камней.

Камешек мой чуть соскальзывает, и через секунду его уже не отличить от всех остальных…

© А. Столяров, 2021