Аркадия - [27]

— А затем, что они существуют. Затем, что они — горят. Это вызов, отвергнуть который нельзя. Иначе мы утратим право называться людьми.

— Это ещё почему?

— Потому что таков человек. — Она тоже встала. — Когда ты это поймёшь, тогда и поговорим…

Её снисходительность меня раздражала. Как раздражала когда-то глупое высокомерие Таты. Я вообще не был уверен, что хочу здесь что-либо понимать. Брезжило за её словами нечто совершенно мне чуждое, нечто такое, что, как я чувствовал, могло бы перевернуть вверх ногами всю мою жизнь: вот только что Земля была плоская и простая, и вот она уже круглая и вращается в головокружительной пустоте. К тому же Эразм, с которым я поделился сомнениями, сразу сказал, что Леда в своих рассуждениях не учитывает важного фактора: человек по природе есть существо отнюдь не аналитичное, его психика неравновесна, его поведенческие реакции невозможно с точностью просчитать. Нолла отреагировала на моё поражение самым естественным образом, предвидеть это было легко, но она с таким же успехом могла бы отреагировать и иначе: сочувствием, сопереживанием, моральной поддержкой, верой в то, что ты в конце концов победишь. И это тоже была бы естественная реакция.

— А что до тебя, то новички на своих первых Играх редко выкладываются целиком. У них нет необходимого опыта. Лишь потерпев поражение, увидев воочию, что победа на самом деле была близка, они начинают осознавать, что значит бежать не на жизнь, а на смерть. На этом я и основывал свой прогноз…

Ну и кто же из них был прав?

Леда или Эразм?

Сомнение, как заноза, сидело во мне. Оно не давало покоя, покалывая в самый неподходящий момент. И неизвестно, до чего бы я тут додумался, снедаемый беспокойством, но, к счастью, времени для мучительных размышлений не оставалось. Сразу же после отключения чипов, у нас начался тренинг в поле или, как сформулировал это Эразм, в условиях, приближенных к реальным.

Мы вышли за защитный Периметр.

Собственно, и в этом ничего чрезвычайного не было. Любой гражданин Аркадии мог свободно покинуть полис и отправиться в Дикие Земли. Туда уходили, например, отдельные отказники. Туда, правда исключительно редко, отправлялись мелкие группы искателей приключений. Видимо, те самые три процента, о которых упомянула Леда. А одно время, как поведал нам тот же Эразм, возникла даже целая молодёжная мода: составлялись компании по пять-шесть человек, которые ночевали в лесу, в экстремальных условиях, впрочем, недалеко, метрах в трёхстах — четырехстах от Периметра. Образовался даже Клуб любителей Диких Земель, выкладывавший в сетях довольно эффектные видеофильмы.

Однако после того, как одна из таких компаний бесследно исчезла, а после исчезновения другой нашли окровавленные лохмотья и кости, мода на подобные эскапады сразу прошла. Предыдущая экспедиция стала первой, кто пересёк Периметр за последние десять лет.

Теперь по её стопам двинулись мы.

И вот где нас ожидало настоящее потрясение. Сказать, что лес нас ошеломил — значит, не сказать ничего. Это был мир в тысячи, в миллионы раз красочнее и разнообразнее, чем асфальтовая стерильность Аркадии. Их даже сравнивать было нельзя. Мы точно оказались в другой вселенной. У нас плыли головы, и от мельканья чудес разбегались глаза. Но вместе с тем этот мир был ещё и в тысячу, в миллион раз опаснее. Мир — чужой, загадочный, непонятный. Мир, преисполненный неведомых красок, звуков и запахов. Каждый из нас реагировал на него по-своему. Леда, например, поглядывала вокруг так, словно уже сто раз всё это видела. И действительно, позже выяснилось, что она по собственной инициативе здесь уже побывала. Точно так же, как, вероятно с ней вместе, здесь побывал и Раффан. Они держались уверенно и спокойно. Зато Петер, вроде бы не слишком пугливый, буквально подпрыгнул, когда ему на руку села какая-то малиновая, крапчатая букашка.

— Божья коровка, она не кусается, — объяснила Леда.

Сняла её двумя пальцами и отбросила.

А Ракель и Азза одновременно взвизгнули, увидев, что по ветке, склонившейся к ним, ползёт, выгибаясь, что-то зелёное и ворсистое.

— Гусеница, — небрежно сказала Леда. — Скоро она окуклится, из неё вылупится бабочка. Зачем кричать? Вы что, альбомов с насекомыми не изучали?

Изучали, конечно. Но ведь попробуй всё это запомнить.

Больше всех в этот день отличился Барат. Когда из кустов, с громким треском, заставив нас дико шарахнуться, выпорхнула коричневая пузатая птица, и понеслась с паническим квохтанием вдаль, он, в первую секунду тоже шарахнувшись, затем мгновенно опомнился и бабахнул ей вслед из ружья.

Я увидел, как птицу словно подбросило в воздухе, и от краешка крыла у неё отлетело несколько перьев. Она кувыркнулась, развернув веером хвост, и криво-криво, по пологой дуге нырнула в деревья.

— Слишком далеко, мы туда не пойдём, — сказал Раффан, проводив её взглядом. Перевёл его на Барата. — Но ты больше так наугад не пали. И запомни: без крайней надобности не стреляй.

— Так ведь в походе все равно придется стрелять, — усмехаясь, ответил Барат.

— Придётся, конечно. Но повторяю: не нужно этого делать без крайней необходимости.