Аркадия - [10]

Вопросы роятся в мозге, как мошкара, неприятно щекочут и, кажется, даже покусывают. Дим встряхивается, чтобы от них избавиться, и вдруг, непроизвольно скосив глаза, видит, что совсем недалеко от него, как бы окрашенный бронзовым жаром костра, стоит волк: морда немного опущена, пасть приоткрыта, в глазах — яркое отражение пламени.

Позже Дим не может восстановить последовательность событий. В памяти крутится калейдоскоп непрерывно меняющихся фрагментов. Кажется, он дико кричит, подскакивает и, ещё не до конца разогнувшись, палит в ту сторону из ружья. Кажется, также дико кричит, подскакивает и стреляет Барат. Кажется, стреляет Леда — методично, даже не пытаясь подняться, из положения лежа. Выстрелы сливаются в дробные очереди: бах!.. бах!.. бах!.. которые высвечивают бессмысленные осколки изображений. Мир разбит вдребезги. Невозможно понять, что происходит. Обжигает испуг: мы же так перестреляем друг друга!.. Кутерьма… звериное ворчание… горячее столкновение тел… всё перепуталось… не разобрать, где человек, где калеб… Что-то яростное, меховое сбивает его с ног. Трещит ткань куртки, когтистая лапа, соскользнув, царапает ребра. Дим бьёт в ответ ногами, локтями, упирается головой, освобождается наконец из-под остро пахнущей тяжести, обмякшей на нём, перекатывается, кое-как отползает на корточках, лоб в лоб сталкивается с Семеккой, тоже ползущей куда-то на четвереньках, лицо у неё перемазано кровью… в панике нащупывает потерянное ружьё: где оно?.. где?.. чёрт!.. чёрт!.. чёрт!.. да где же оно?.. Ружьё почему-то оказывается не справа, а слева. Дим всё-таки поднимается на ноги и в двойной-тройной вспышке выстрелов, следующих один за другим, видит, как Раффан, выхвативший из костра веники пылающих сучьев, тычет ими в морды волков, а те пятятся, рычат, припадают, уворачиваясь, к земле, но одновременно взметывается из темноты громадная четырёхлапая тень и обрушивается Раффану на спину. Они вместе валятся, образуя несообразную груду, но мгновением позже Леда, так и продолжающая лежать, стреляет, и боковой мощный удар отбрасывает калеба в сторону…

Выясняется, что пострадали они не слишком сильно. Разорваны пара курток, распороты два рюкзака, Семекки и Петера, вещи из них разбросаны и втоптаны в землю. У самой Семекки содрана на руке кожа, но это не укус, это она, упав, проехалась по каким-то твёрдым корням. Укусы обнаруживаются у Сефы и самого Дима, правда, он так и не может сказать, в какой момент он этот укус получил, а у Барата взрезана и сильно кровоточит щека — Сефа дезинфицирует рану и заклеивает её пластырем. В остальном же — синяки, царапины, ссадины, их обрабатывают йодом.

Другое дело — Раффан, у него из бедра вырван кус мяса и кошмарно разодрана правая часть горла от ключицы до подбородка. В месиве кровавых ошметков видна гортань. Никакими тряпками, никакими поспешными стягиваниями кровотечение не остановить.

По лицу Леды понятно, что это финал…

И вот теперь тело Раффана погребено под грудой веток и листьев, Сефа целится Диму прямо в живот, а Барат точно так же берёт на прицел Леду — та застывает, не дотянувшись до своего ружья.

— Вы идиоты, — говорит Барат. — Ведь ясно, что мы до Гелиоса не дойдём, сбились с пути. Единственный выход — вернуться, пока не поздно, назад.

Он ждёт.

Ему никто не отвечает.

— Соберём новую группу, пойдём ещё раз.

Снова — молчание.

— Ладно, — подождав секунд пять, говорит Барат. — Тогда кинь мне патроны, вам они всё равно ни к чему.

— Обойдёшься, — говорит Леда.

Она стоит — прямая, натянутая как струна.

— Я не шучу.

— Иди к чёрту!..

— Ребята, — дрожащим голосом говорит Семекка. — Неужели вы будете в нас стрелять?

На неё никто не обращает внимания.

Дим тоже — внутри весь как струна — прикидывает, что будет, если он прыгнет на Сефу.

Нет, не успеет.

— Последний раз говорю, — сквозь зубы произносит Барат.

Секунду они смотрят друг другу в глаза, а потом Леда пожимает плечами, отворачивается, как будто нет никакого Барата, и начинает собирать свой рюкзак, запихивает туда накидку, кружку, стягивает верхний шнурок.

— Ладно, — говорит Сефа. — Тогда — как хотите.

Она делает знак Барату, они, не отводя ружей, подхватывают свои рюкзаки и медленно, не отворачиваясь, пятятся в сторону леса.

Шаг, другой, третий — скрываются за деревьями.

Дим, уже взявший наизготовку своё ружье, на всякий случай провожает их дулом.

Затем оборачивается к Леде.

Та кривит губы:

— Как же… Патроны ему отдай…

— А если бы он в тебя выстрелил?

Дима начинает трясти. Он опирается на сосну. Воздуха не хватает.

— Но ведь не выстрелил, — говорит Леда.

Глава 4. Аркадия

Первые впечатления детства у меня были такие: я плаваю в зеленоватой, подсвеченной амниотической жидкости. Она — уютная, согревающая, ласкает тело, похожая скорей не на воду, а на сгустившуюся воздушную теплоту: я ею дышу, я впитываю её, когда просыпается во мне чувство голода. Мне в ней хорошо, я счастлив.

Правда, Эразм сказал, что это ложная память. В старших классах нас, как положено, водили на экскурсию в Инкубатор, и, вероятно, увиденное в галерее с десятками подсвеченных стеклянных аквариумов наложилось на мои смутные ощущения.