Аркадия - [8]

Это, вероятно, не так, но что ещё она может сказать?

— Наклонись…

Леда приникает к нему, и Раффан что-то шепчет ей на ухо минуту-другую.

Потом голова его безвольно откидывается на бок.

Леда медленно выпрямляется:

— Всё…

Они довольно долго молчат. Звенит жаркая тишина, никто не знает, что делать. Вроде бы умершего положено похоронить, но им кажется дикостью закапывать человека в землю. Поэтому они наваливают на тело ветки и присыпают листьями, собранными на опушке. Семекка кладёт сверху сорванный поблизости невзрачный белый цветок.

Во время этой мучительной процедуры Дим тихо спрашивает у Леды:

— Что он тебе сказал?

А Леда также тихо обрывает его:

— Потом, потом… — первая подхватывает свой рюкзак. — Надо идти…

И тут Барат, стоящий поодаль, делает шаг вперед:

— Нет.

— Что значит «нет»?

Голос Леды режет воздух как сталь.

— Нет — это значит «нет». — У Барата дёргается раненая щека, выскальзывает из-под пластыря капелька крови и сбегает по подбородку.

— Не поняла…

Тут шаг вперёд делает Сефа:

— Мы — возвращаемся.

Застывают, не успев встать с земли, Семекка и Петер. Дим осторожно нащупывает приклад ружья, висящего на плече.

— Спокойно, — говорит Сефа. Её собственное ружьё коротким стволом уже нацелено Диму в живот. — Стойте, где стоите, не шевелитесь. Мы не хотим никому навредить. Мы — просто уйдём…

Дим замирает под взглядом металлического зрачка. Ему кажется, что это всё происходит не наяву, а во сне.

Как же так?..

До этого они целый день идут сквозь мшистое редколесье, само по себе безопасное, даже приветливое, лёгкое для ходьбы. И всё было бы ничего, если бы не одно обстоятельство. Кустарника и деревьев тут немного, а потому, стоит оглянуться назад, и становятся заметны пять-шесть серых теней, скользящих в траве. Держатся они на почтительном расстоянии, и всё же упорство, с которым волки преследуют их, отзывается вибрацией в каждом нерве. Группа невольно ускоряет шаги. А это сразу же сказывается: усиленной тяжестью начинают давить рюкзаки, пот, просачивающийся со лба, щиплет глаза. Особенно нелегко приходится Петеру: он помимо припасов несёт ещё и портативный сканнер с блоком питания. Эразм считает, что если в Гелиосе удастся подключить этот сканнер к сети, то можно будет определить локализацию электронного мозга. Вообще — выявить тамошнее распределение энергопотоков, это сильно облегчило бы их задачу.

Дим видит, как трудно Петеру, как он задыхается, как ловит губами воздух, как то и дело встряхивает головой, чтобы смахнуть мошкару, щекочущую лицо. Однако ничего — пыхтит, но идёт. Семекка тоже, видимо, подстроясь к нему, без жалоб и стонов терпеливо переставляет ноги. И Сефа, хоть и скалится, как мурена, морщит лоб, но держится хорошо. Правда, последнее время что-то всё больше молчит. Ну а за Леду вообще можно не беспокоиться: шагает так, словно внутри у неё работает компактный мотор, отщелкивающий зубчик за зубчиком, иначе откуда такие силы — вон, она, в отличие от других, даже с интересом посматривает по сторонам. А ведь единственная, кто участия в силовых тренировках не принимал. И, как обычно, очень неплохо идёт Раффан: километр за километром — ровно, энергично, неутомимо. Кажется, что у него силы никогда не иссякнут; не подумаешь, что вчера вечером выглядел измотанным стариком. Вот и верь после этого в диагноз Эразма, утверждающего, что после шестидесяти пяти лет человек неизбежно разваливается на части. Или всё же права Леда, считая стойкость Раффана результатом внутренней дисциплины, умением сконцентрироваться, действовать несмотря ни на что. Или всё же был прав сам Раффан, когда однажды обмолвился, что главная проблема Аркадии вовсе не падение численности населения, но нарастающая физическая анемия: вместо ста пятидесяти килограммов нынешние чемпионы-тяжеловесы поднимают лишь семьдесят пять, бегуны вместо десяти кругов на финальных Играх осиливают теперь только шесть, да и то слышны разговоры, что надо бы сократить их до четырёх. Каждое последующее поколение слабей предыдущего.

— Мы все — задохлики, — сказал он тогда. — Мы — элои, может быть, слышал такое слово?

И продемонстрировал распечатку, взятую из Спортивной энциклопедии: результаты соревнований, зафиксированные полвека назад. Цифры выглядели фантастическими. Получалось, что в прошлом люди бегали чуть ли не вдвое быстрее.

Правда, Эразм, к которому Дим немедленно обратился за разъяснениями, заметил, что такое сопоставление некорректно. Спортсмены прошлого — это не спортсмены, а спортивные монстры. Они начинали тренироваться уже с четырёх-пяти лет, ежедневно, по многу часов, сидели на специальных диетах, принимали кучу всяких лекарств — и стимулирующих, и стабилизирующих, к тридцати годам у них разваливался метаболизм. Это был не спорт, а фармацевтический бестиарий, соревновались уроды, накачанные допинговыми модуляторами.

Ну и кому из них верить?

Дим не знает.

Каждый раз, когда сталкиваются подобные рассуждения, он словно проваливается в какую-то глубину, где безнадёжно захлебывается.

Видимо, верить можно только своим глазам.

А глаза ему сейчас говорят, что, как ни странно, но хуже всего, обстоит дело с Баратом. Казалось бы, самый здоровый, самый выносливый, должен подавать пример остальным, а вот поди ж ты, опять срывается: оборачивается, вскидывает ружьё и, даже не целясь, палит по волкам — в белый свет, как в копеечку.