Аркадия - [60]

– Не дано всем людям уметь все. Коли в одном оплошал, значит, могу защитить свою честь в другом.

И Эргаст, улыбкой подтвердив, что сказано верно, достал откуда-то изящнейший и остро наточенный нож с рукояткой из самшита, еще ни разу не бывший в деле, и протянул его в награду Урсакию.

И тут же назначил награды тем, кому предстояло испробовать силы в борьбе, обещая подарить победителю прекрасную кленовую чашу, где рукой падуанца Мантеньи, художника усердного и искусного как никто другой, были изображены многие вещи, а среди прочего – нагая нимфа с прекраснейшими членами тела и ногами, сгибающимися наоборот, какие бывают у коз. Восседая на наполненном вином бурдюке, она кормила грудью маленького сатира, глядя на него с такой нежностью, что казалось, будто вся горит любовью и заботой. А младенец одну грудь сосал, а за другую схватился нежной ручонкой, не сводя с нее глаз, будто боясь, что у него ее отнимут. Чуть поодаль от них можно было видеть двух мальчиков, тоже нагих, которые, надев на себя ужасные маски, просовывали через их рты свои ручки, чтобы напугать других мальчиков, из которых один, пустившись наутек и оборачиваясь на бегу, кричал от страха, а другой, повалившись на землю, плакал и, не зная, как еще помочь себе, протягивал руку, чтобы исцарапать врага[310]. Со внешней стороны сосуда шла по кругу лоза, отягощенная спелыми гроздьями; один из ее концов оплетала хвостом змея, что, изогнувшись, открытой пастью касалась края чаши, образуя изящную и причудливую ручку.

Красота чаши весьма возбудила души слышащих к состязанию, однако они ждали, как поведут себя самые сильные и именитые. Тогда Ураний, видя, что никто не двигается с места, проворно поднялся на ноги и сбросил плащ, обнажив широкие плечи. Против него отважно выступил Сельвагий, пастух весьма известный и уважаемый в лесном краю. Зрители ожидали многого, видя, какие два пастуха вышли на поле боя. Имея довольно простора, оба соперника могли видеть друг друга с головы до пят; наконец, сблизившись, они в едином порыве яростно сцепились сильными руками. Каждый имея решимость не уступить, они казались разъяренными медведями или же двумя могучими быками, сшибающимися на поляне. И уже пот струился по членам обоих, и побагровели набухшие кровью жилы на руках и ногах – так каждый из них трудился ради победы. Но так как ни один из них не был в силах ни окончательно бросить на землю, ни сдвинуть с места другого, Урсакий, опасаясь, как бы зрители не разочаровались в своих ожиданиях, сказал:

– Сильнейший и отважнейший Сельвагий! Сам видишь, что, мешкая, мы только утомляем зрителей. Или оторви меня от земли, или я подниму тебя, или возложим дело на богов.

И с этими словами приподнял его над землей. Но Сельвагий, не забывший своих уловок, с силой пнул его в коленный сустав, так что Урсакий, вынужденный поневоле согнуть колено, упал навзничь, а Сельвагий, не давая ему опомниться, навалился сверху. Вся толпа пастухов восхищенно вскричала. Теперь настал черед Сельвагия пытаться поднять Урсакия, – и он ухватил его поперек тела, но из-за большой тяжести и изнурения не смог удержать. Как ни старались оба, вышло так, что, наконец, сплетенными телами борцы повалились в пыль. Поднявшись, они угрюмо изготовились к третьей борьбе; но Эргаст не захотел, чтобы страсти распалялись еще больше, и, дружески обратившись к обоим, сказал:

– Не стоит так изнуряться ради столь малой награды. Оба – победители, и получаете равную почесть.

И, сказав так, одному пожаловал прекрасную чашу, а другому – новую цитру, сверху донизу изящно отделанную, с нежнейшим звуком, которую он с великой заботой хранил, утешая ею свою печаль.

Прилучилось товарищам Эргаста накануне ночью захватить внутри овчарни волка; и ради праздника держали его живым, привязав к дереву. С ним придумал Эргаст дать в тот день последнюю игру; обратившись к Клонику, который сидел, ни разу не поднявшись ни для какого состязания, он сказал:

– Итак, ты оставишь сегодня без почести твою Массилию, не совершив в ее память никакого подвига? Возьми, отважный юноша, твою пращу и покажи другим, что ты еще любишь Эргаста.

И, указав ему и прочим на связанного волка, продолжил:

– Кто хочет для защиты от дождей промозглой зимы иметь башлык и шубу на волчьем меху, тот может теперь заслужить ее, поразив из пращи эту мишень.

Тогда Клоник с Партенопеем и Монтан, только недавно выигравший рало, с Фронимом, вытянув свои пращи, принялись громко хлопать ими в воздухе; затем бросили жребий, и первая очередь выпала Монтану, вторая – Фрониму, третья – Клонику, а четвертая – Партенопею. Обрадованный Монтан, вложив в пращу камень-голыш и раскрутив ее со всей силы над головой, метнул его. Камень с яростным свистом полетел, куда был послан; и, возможно, Монтану досталась бы, кроме рала, еще одна награда, но волк, испуганный шумом, рванулся с места, где был привязан, и камень пролетел мимо. Вторым метнул Фроним и хотя целил точно в голову волка, не смог поразить его, но, попав в дерево, выбил из него кусок коры; и волк, охваченный ужасом, рвался со страшным визгом. Тут Клонику пришлось подождать, пока волк остановится; и как только он увидел его затихшим, запустил свой камень, и он, полетев прямо в цель, угодил по веревке, которой волк был привязан, отчего волк, напрягши силы, разорвал ее. Все пастухи вскричали, сначала решив, что волк убит, но тот, почувствовав, что свободен, бросился наутек. Тогда Партенопей, державший пращу наготове, видя, как волк бежит через поляну, ища спасения в лесу, что находился слева, призвал на помощь пастушеских богов и со всего размаху метнул камень. И угодно было его жребию, что волку, напрягавшему все силы в беге, камень попал прямо в висок под левым ухом, убив его на месте. Каждый из зрителей был поражен изумлением, и все собрание в один голос провозгласило Партенопея победителем. Глядя на Опика, плакавшего от радости, все поздравляли его с великим ликованием. А обрадованный Эргаст, подойдя к Партенопею, обнял его и, увенчав венком из ветвей нарда, дал ему в награду прекрасную лань, выращенную вместе с овцами и привыкшую играть с собаками и толкаться с баранами, совершенно ручную, которую любили все пастухи.