Аркадия - [59]

На эти слова выступили вперед Офелий и Карин – юноши легкие и резвые, способные догнать оленя в лесной чаще; за ними – Логист, Галиций и сын Опика, по прозванию Партенопей[306], с Эльпином и Серраном, и другие их товарищи, меньшие по летам и силе. Каждый изготовился должным порядком, и как только дан был знак, все пустились мерить ногами зеленую поляну с такой скоростью, что можно было сравнить их со стрелами или молниями. Каждый, устремив глаза к месту, куда должен был добежать, старался перегнать товарищей. Но Карин, со своим удивительным проворством, уже был впереди всех; за ним, порядочно отставая, следовал Логист, а третьим – Офелий, которому будто в затылок дышал Галиций, идя за ним след в след, и, если бы они бежали больше, он, несомненно, нагнал бы его. Карину оставалось уже совсем немного, чтобы коснуться назначенной меты, когда, уж не знаю как, он споткнулся, – корень ли, камень или что другое было тому причиной – и, не в силах ничем помочь себе, резко упал грудью и лицом на землю. То ли по зависти, не желая, чтобы первенство досталось Логисту, то ли вправду желая подняться, он, не знаю каким образом, выставил вперед голень, и Логист как несся в беге, так, запнувшись, в том же порыве грянул наземь рядом с ним. После падения соперника Офелий с еще бо́льшим усердием припустил вперед по просторному полю, уже видя себя первым, а крик пастухов и громкие рукоплескания придавали ему духа к победе. Подбежав наконец к назначенному месту, он получил, как и хотел, первую награду, Галиций, шедший следом, – вторую, а Партенопей – третью.

Тогда с криком и шумом Логист стал жаловаться на коварство Карина, который лишил его первенства, подставив ему ногу, и с великой настойчивостью стал требовать награды. Офелий, напротив, утверждал, что победа за ним, и уже обеими руками держал за рога заработанного барана. Голоса пастухов разделились, когда Партенопей, сын Опика, с усмешкой сказал:

– Если вы дадите Логисту первую награду, что же тогда достанется мне, который сейчас третий?

На это Эргаст с веселым лицом отвечал:

– Милые юноши, те награды, что вы уже получили, вашими и останутся; но да будет мне позволено оказать милость другу.

И с этими словами он подарил Логисту красивую ярку с двумя ягнятами. Увидев это, Карин, обратившись к Эргасту, сказал:

– Если ты так жалеешь упавших друзей, то кто больше меня достоин быть награжденным? Ведь я, без сомнения, был бы первым, если бы тот самый жребий, который помешал Логисту, не был враждебен и мне.

Говоря это, он указывал на грудь, лицо и губы, покрытые пылью, – и тогда под веселые возгласы пастухов Эргаст привел красивого белого пса по кличке Астерион[307], рожденного от одного отца с моим старым Петулком[308], что был вернее и ласковее любой другой собаки, и которого, по причине его преждевременной смерти, мне остается лишь непрестанно оплакивать, с горячими вздохами призывая его имя.

Шум и говор пастухов затих, когда Эргаст вытащил на середину доброе рало[309], толстое и длинное, снабженное железными зубьями, и сказал:

– Пару лет не будет иметь нужды ходить в город ни за мотыгой, ни за лемехом, тот, кто выйдет победителем, метнув это рало, – ибо оно будет ему и тяжестью, и наградой.

На эти слова Монтан и Эленк с Евгением и Урсакием немедленно вскочили на ноги. Они встали в ряд, и первым оторвал рало от земли Монтан; имея у себя в домашнем быту немалую привычку обращаться с такими тяжестями, он попробовал метнуть его, но не смог достаточно далеко. Теперь попытаться предстояло Урсакию; но, может быть, надеясь, что одной силы для этого довольно, он хоть и много старался, но лишь рассмешил пастухов, ибо рало упало почти у самых его ног. Третьим метал Евгений: он намного превзошел обоих предыдущих. А Монтан, которому досталось метать последним, выступил чуть вперед, опустился на землю и, прежде чем взяться за рало, два или три раза протер руки пылью, а затем, схватив его, и прибавив несколько проворства и силы, обошел всех остальных на две длины рала. Все пастухи прославили его добрый бросок восхищенными рукоплесканиями; приняв заслуженно доставшееся рало, Монтан снова сел на прежнее место.

Тогда Эргаст начал третью игру, которая была вот какого рода. Взяв один из наших посохов, он вырыл в земле лунку – небольшую, чтобы хватало лишь одному человеку встать одной ногой, поджав другую, как имеют привычку делать журавли. На стоящего в лунке должен был, держа так же поджатой одну ногу, наступать вприпрыжку другой пастух, стремясь вытолкнуть его из ямки и самому занять ее. Проиграть для одной и для другой стороны означало коснуться, по какому угодно случаю, поджатой ногой земли. И то ловкими, то смешными движениями соперники поочередно принялись выталкивать друг друга из ямки. Наконец очередь защищать ямку дошла до Урсакия, против которого выступил один весьма высокорослый пастух. Урсакий, незадолго перед тем пристыженный насмешками пастухов, ища возможности исправить свою оплошность с ралом, прибегнул к хитрости. В какой-то момент нагнув голову, он резко ударил ею противника в низ живота, тут же, не давая ему опомниться, схватил его за ноги и, перекинув через спину, уложил его, такого высокого, в пыль. Восхищению, смеху и крику пастухов не было предела. А Урсакий, воспрянув духом, сказал: