Аркадия - [52]
Хочу судьей Монтана, как старейшего,
А этот кажется мне слишком простофилей;
В сужденье тонкое его не верится.
Эленк
Иди к нам в тень, Монтан: под ветками
Трепещет легкий ветерок, и шепчет речка;
Реши, кто из двоих искусней в пении.
Офелий
Сюда, Монтан, пока стада разнеженно
Траву жуют и в лес идут охотники
Собакам указать следы и логова.
Монтан
Воспойте же, чтобы холмы услышали,
Как век утраченный в вас ныне обновляется,
Пока в полях не потемнело, пойте же!
Офелий
Монтан, вот этот, что со мною петь тягается,
За стадом смотрит, как бродяга нанятый:
Ох, бедный скот у пастуха такого!
Эленк
Услышьте, черный вран и злой медведище,
Молю вас, это жало с корнем вырвите,
Что брызжет ядом сердца ненавистного!
Офелий
Несчастен лес, что оглушил ты воплями;
От них бежали Аполлон и Делия[242];
Брось лиру, только зря за струны дергаешь!
Монтан
Тут нынче не поют, а только ссорятся.
Уймитесь, ради неба, перестаньте же!
Начни, Эленк! ты отвечай, Офелий!
Эленк
Святая Палес, моему внимая пенью,
Венчай меня зелеными ветвями,
И пусть другой не хвалится уменьем!
Офелий
Козлоподобный Пан, качни рогами
На звук моей свирели сладкозвучной,
Танцуй, скачи мохнатыми ногами!
Эленк
Когда в апрельский полдень светолучный
Дою я козочек, смеется надо мною
Моя пастушка, друг мой неразлучный.
Офелий
Со вздохом грудь вздымая, как волною,
Меня Тиррена взглядом убивает:
«И кто сейчас стоит меж нас стеною?»
Эленк
Прекрасный голубь, что гнездо свивает
На дереве, тебе, что столь надменна,
Пусть о моей любви напоминает.
Офелий
Пасу бычка – вот поглядит Тиррена,
Как он красуется меж прочими быками
Осанкой и породою отменной!
Эленк
Украшу, нимфы, ваш алтарь венками,
Коль, изнурен в любовном треволненье,
Отраду обрету, хранимый вами!
Офелий
Тебе, Приап, чтя года обновленье,
Наполню чаши молоком телицы,
Коль дашь в любовной муке утоленье.
Эленк
Та, за которой сквозь скалу пробиться
Готов я, обо мне тоскует, знаю,
Хоть и бежит в смущенье, и таится.
Офелий
Вот и меня Тиррена, принуждая
Терпеть у входа, нежные ответы
Мне шлет, лишь только песню запеваю.
Эленк
Зовет Филлида – притаившись где-то,
Бросает яблоко со смехом – и любуюсь,
Как платье белое мелькает между веток.
Офелий
Меня Тиррена над ручьем, волнуясь,
Так сладко ждет обнять, чтоб я и стадо,
И самого себя забыл, целуясь.
Эленк
Пусть даже в полдень дарит лес прохладу,
Не будь в нем солнца моего, согнутся
В тоске цветы, ручьи умрут с досады.
Офелий
На скалы голые, где козы не пасутся,
Коль солнце мое взглянет благосклонно,
Чудесной зеленью мгновенно облекутся.
Эленк
Святая лучница с пресветлым Аполлоном,
О, дайте совладать со злобным Каком[243],
Стрел ради ваших, бьющих неуклонно.
Офелий
Минерва-дева, ты, с небесным Вакхом[244],
Ради олив и лоз священных, стань со мною,
И лира дерзкого моею будет всяко!
Эленк
О коль текла б молочною струею
Река, а я бы в рощах утешался
Корзин плетеньем в час дневного зноя!
Офелий
Когда бы ты рогами украшался
Из золота, а шерсть, как шелк, сверкала,
Бычок, как я б тобою любовался!
Эленк
О сколько раз украдкой прибегала
Ко мне, хоть час побыть со мной желая,
Та, что счастливым жребием мне стала!
Офелий
О как смотрела в очи мне, вздыхая
(Ветра, богам ее несите воздыханья!),
Та, что, любя, с богинями равняю!
Эленк
Рука, язык, искусство, дарованье —
Тебе, история любви: в веках стихами
Да обновляется твое воспоминанье!
Офелий
Прочтут тебя с хвалою и слезами;
Пускай в веках останется известна
Твоя нетленная под солнцем память!
Эленк
Пусть всякий, кто, любя, тоскует сле́зно,
Воскликнет, на стволах стихи читая:
«Блаженна та, что небу столь любезна!»
Офелий
Блаженна будешь, в небе созерцая
Твое по смерти славимое имя,
Взлетая к звездам от лесного края.
Эленк
Смеется Фавн над воплями твоими;
Замолкни, волопас, – я знаю верно:
Коза у льва победы не отымет!
Офелий
Скачи, сверчок, в болотистую скверну
И там лягушек вызывай для пенья;
Средь них ты без сомненья будешь первым!
Эленк
Скажи-ка, что за зверь творит моленья
На новый месяц и, обычай соблюдая,
В поток спускается для очищенья?[245]
Офелий
Скажи-ка, что за птица собирает
Из древ костер, куда сама садится
И, в том огне сгорая, воскресает?[246]
Монтан
Соперники, пора остановиться!
Грешит, кто спорит с небом; здесь пастушьим
Умениям положена граница.
Довольно! Будут приняты с радушьем
Напевы ваши светлыми богами;
Лишь Пану недосуг их нынче слушать.
Вон, слышите, как он, треща кустами,
Идет, исполнен гнева и досады,
Жар выдыхая пылкими ноздрями[247].
Пусть Феб, что раздает певцам награды,
Приимет лавр победы; вы же, други,
Оставьте при себе свои заклады
И множьтесь, словно зелень в вешнем луге!
Проза десятая
Леса, сладостно отзывавшиеся на пение пастухов, покуда оно длилось, наконец умолкли, будто успокоенные приговором Монтана, который оставил обоим их заклады, даровав честь и победный венок Аполлону как вдохновителю их отменного искусства. Тогда и мы, покинув обильный травами берег, стали подниматься по склону горы, между делом смеясь и рассуждая о прослушанном состязании. И не успели пройти еще расстояния двух бросков камня из пращи, как вдалеке перед нами стал понемногу открываться почитаемый и священный лес, который окрестные поселяне веками сохраняли неприкосновенным: ибо никто не дерзал входить сюда ни с оружием, ни даже с простым топором, – но лишь с величайшим благоговением, опасаясь возмездия богов. И если достойно веры, в былые времена, когда мир еще не так полнился пороками, здешние пинии умели говорить, гулкими нотами откликаясь на любовные песни пастухов.
В настоящей книге публикуется двадцать один фарс, время создания которых относится к XIII—XVI векам. Произведения этого театрального жанра, широко распространенные в средние века, по сути дела, незнакомы нашему читателю. Переводы, включенные в сборник, сделаны специально для данного издания и публикуются впервые.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В стихах, предпосланных первому собранию сочинений Шекспира, вышедшему в свет в 1623 году, знаменитый английский драматург Бен Джонсон сказал: "Он принадлежит не одному веку, но всем временам" Слова эти, прозвучавшие через семь лет после смерти великого творца "Гамлета" и "Короля Лира", оказались пророческими. В истории театра нового времени не было и нет фигуры крупнее Шекспира. Конечно, не следует думать, что все остальные писатели того времени были лишь блеклыми копиями великого драматурга и что их творения лишь занимают отведенное им место на книжной полке, уже давно не интересуя читателей и театральных зрителей.
В книге представлены два редких и ценных письменных памятника конца XVI века. Автором первого сочинения является князь, литовский магнат Николай-Христофор Радзивилл Сиротка (1549–1616 гг.), второго — чешский дворянин Вратислав из Дмитровичей (ум. в 1635 г.).Оба исторических источника представляют значительный интерес не только для историков, но и для всех мыслящих и любознательных читателей.
К числу наиболее популярных и в то же время самобытных немецких народных книг относится «Фортунат». Первое известное нам издание этой книги датировано 1509 г. Действие романа развертывается до начала XVI в., оно относится к тому времени, когда Константинополь еще не был завоеван турками, а испанцы вели войну с гранадскими маврами. Автору «Фортуната» доставляет несомненное удовольствие называть все новые и новые города, по которым странствуют его герои. Хорошо известно, насколько в эпоху Возрождения был велик интерес широких читательских кругов к многообразному земному миру.
«Сага о гренландцах» и «Сага об Эйрике рыжем»— главный источник сведений об открытии Америки в конце Х в. Поэтому они издавна привлекали внимание ученых, много раз издавались и переводились на разные языки, и о них есть огромная литература. Содержание этих двух саг в общих чертах совпадает: в них рассказывается о тех же людях — Эйрике Рыжем, основателе исландской колонии в Гренландии, его сыновьях Лейве, Торстейне и Торвальде, жене Торстейна Гудрид и ее втором муже Торфинне Карлсефни — и о тех же событиях — колонизации Гренландии и поездках в Виноградную Страну, то есть в Северную Америку.