Аркадиана - [13]

-- Девчонки! - говорит он, разводя руками. Полы пиджака у него расходятся, как у летучей мыши. Он подходит ближе, и я чувствую шипроподобные духи. Борт простеган вручную. Пижон. Мой бывший муж тоже любил простеганные вручную пиджаки. Я имею в виду, второй муж.

-- Мишаня! - говорит Вера с претензией. - Что за дела? Мы пришли хорошо провести время, а ты...

-- Девчонки! - повторяет Мишаня. - Мы коньячку сейчас, и я в дорогу. Ну что делать, без меня ничего не могут... Здорово, зайка, - он обнимает меня. - Ишь какая ты, ишь какая!

Он разливает по стаканчикам с московским гербом коньяк и грозит мне пальцем.

-- А я тебя вижу иногда, вижу. Гордая! Ходит, не замечает...

-- Тебя ж не узнать, - отвечаю я. - Похорошел как кинозвезда.

Мы выпиваем по рюмке. Какой он деловой человек! У него и лимона-то нет. Даже Ренат, отягченный десятками поколений непьющих предков, всегда держит в ящике лимон. Хотя коньяк у Мишки хороший... Я замечаю, что после первой же рюмки его глаза заволакивает.

-- Летать, - говорит он. - Брр... Боюсь я летать, девчонки. Самолеты - хлам. Один раз попал, шасси не вышло. Думал, не залезу никогда больше в этот гроб... Давайте еще по одной. Трезвым не полечу... Они уже в воздухе еле держатся. Ресурс на пределе... Скоро посыплются оттуда один за другим, только знай разбегайся...

Приходится выпивать еще по одной.

-- Не век же им летать... - бормочет Мишка. - Когда-нибудь кончится, обломаются крылышки-то...

Ясно, что ему не до моих проблем. Вера пытается несколько раз вернуть его к теме работы, но Мишка упорно, словно на пути к далекой цели, опрокидывает пятую, и мысли его в воздухе, выше птиц и облаков. Словами его на землю не вернуть... Я жду, когда он поставит бутылку, забираю его руку, подношу к губам кисть величиной с хорошую гантелю и медленно и протяжно целую. Мишка обалдело просыпается, и даже Вера от таких выкрутасов округляет глаза. Потом я отпускаю его руку и берусь за рюмку, как будто ничего не произошло.

-- Спокойно, дружище, спокойно, - говорю я ошалевшему Мишке, похлопывая его по плечу. - Мы еще увидим небо в алмазах.

И делаю умную физиономию, словно сама понимаю, что говорю.

Мишка медленно, как локатор, оборачивается в мою сторону. Видно, что он мучительно пытается скорректировать себя в реальности. Припомнив число гербовых стаканов и вычислив коэффициент, он неуверенно тыкает в меня пальцем.

-- Я позвоню, - говорит он, кивая. - Я знаю, куда позвоню. Они у меня все вот где... - он подносит к моему лицу кулак, словно напрашивается на другой поцелуй. Любит он, видать, когда ему кулаки целуют... - Девчонки... Пожелайте мне ни пуха ни пера.

Рюмки после десятой появляется секретарша, вопросительно заглядывает своему шефу в глаза и, получив какой-то нужный сигнал, крепко, как удав, обнимает его за талию и привычно ведет к выходу. Мишка к тому времени переходит с литературного на ненормативный и вполголоса бормочет какие-то служебные указания.

-- Ты - чудо, - говорит мне Вера, покачиваясь в мою сторону и дыша коньяком. - Ты просто чудо.

-- В перьях, - соглашаюсь я, тоскливо провожая Мишкину звездную от перхоти спину.

-- Почему в перьях? - спрашивает Вера.

-- Потому что так говорят.

-- А.

Мне как-то нехорошо. Причем я не пойму: то ли вообще, то ли после вчерашнего. Нужно идти домой, сварить жирный борщ и слопать две тарелки как минимум. Сил только нет варить. Коньяк был лишний... и Мишка лишний... все лишнее.

Капуста жестковата, но мы набрасываемся на борщ, как питомцы провинциального зоопарка на объедки. Заметно лучшеет. Природа вокруг как-то гармоничнее... Вера заливисто хохочет.

-- Ну ты его удивила! - ну ты его прямо по-ра-зила! - она снова закатывается. - Надо было еще... - и она фантазирует, что надо было сделать, нечто такое, от чего краснеет, приближаясь к ценным породам дерева, даже мой дровяной шкаф. - Надо было еще нам двоим договориться, и с двух сторон... Ой, уморила!

-- Это был экспромт, - оправдываюсь я. - По ситуации. Человек спал. Надо же было его разбудить. Может, ему теперь и в самолете не так страшно...

-- Нет, здорово! Здорово! - кричит Вера. - Теперь он уж точно тебя не забудет.

Раздается звонок в дверь. Мы замолкаем. Когда я открываю, откуда-то чуть не валится Валентина Михайловна, которая всем телом норовит оттеснить меня от дверного проема, чтобы заглянуть в квартиру.

-- Нина, - говорит она с лицемерным испугом, напирая на меня своими формами. - Что такое, кому-то плохо? У вас такие звуки...

Так я и поверила. Когда действительно плохо, тебя не дозовешься... В переводе это тонкий намек на то, что мы ей мешаем - заодно со следовательским интересом.

Тут раздается сиплый приглушенный голос у меня за спиной.

-- Товарищ! Заходи, товарищ!

Я оборачиваюсь. Вера подмигивает одним глазом и приглашающе гребет руками, как пловец, лишенный бассейна. Валентина Михайловна, воспользовавшись моим недоумением, вторгается в прихожую.

-- Товарищ! - сипит Вера. - Дай денег на подпольную типографию!

Валентина Михайловна, сделав поворот в воздухе на сто восемьдесят градусов, вылетает как ошпаренная. Я виновато бормочу ей вслед: