Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - [62]

Я сел на кровати и провел пальцами по шрамам на ногах. Шрамы. Знак того, что я был ранен. Знак того, что был исцелен.

Был ли я ранен?

Был ли исцелен?

Иногда мы все живем на грани между болью и исцелением. Как мой отец. Думаю, там он и живет – на границе. В экотоне. Мама, наверное, тоже. Она заперла в себе воспоминания о брате и теперь пытается их выпустить.

Я продолжал водить пальцем по шрамам.

Ножка лежала рядом и смотрела на меня.

Что ты видишь, Ножка? Что ты видишь? Где ты жила до нашей встречи? Тебе тоже кто-то сделал больно?

Еще одно лето подходило к концу.

Что со мной будет после школы? Институт? Снова учеба. Может быть, я перееду в другой город, в другое место. Может быть, на новом месте и лето будет совсем другим.

Пятнадцать

– Что ты любишь, Ари? Что ты на самом деле любишь?

– Я люблю пустыню. Просто обожаю.

– Звучит одиноко.

– Думаешь?

Данте меня не понимал. Я и правда был непознаваем.

Шестнадцать

Я решил наведаться в бассейн и пришел туда к открытию, чтобы спокойно поплавать, пока никого нет. Инструкторы были на месте и снова говорили о девчонках. Я не обращал на них внимания. А они – на меня.

Я плавал и плавал, пока не заболели ноги и легкие. Потом передохнул. А после поплавал еще, и еще немного. Вода ласкала мою кожу. Я вспомнил тот день, когда познакомился с Данте. «Я могу научить тебя плавать, если хочешь». Я вспомнил его скрипучий голос, вспомнил, как с возрастом у него прошла аллергия и голос изменился и стал глубже. Мой тоже изменился. Так мне говорила мама: «Ты говоришь как мужчина». Говорить как мужчина было куда проще, чем быть мужчиной.

Выходя из воды, я поймал на себе взгляд какой-то девушки. Она улыбнулась.

Я улыбнулся в ответ.

– Привет. – И помахал ей.

– Привет. – Она помахала в ответ. – Ты из Остинской школы?

– Да.

Мне показалось, что она хочет поговорить, но я не знал, что еще сказать.

– Какой класс?

– Двенадцатый.

– А я в девятом.

– Выглядишь старше, – заметил я.

Она улыбнулась.

– Рано повзрослела.

– А я все никак, – ответил я.

Это ее рассмешило.

– Пока! – попрощался я.

– Пока, – повторила она.

Взрослый. Мужчина. Что это вообще значит?

Я пошел к дому Данте и постучал в дверь. Открыл Сэм.

– Здравствуйте, – сказал я.

Сэм выглядел спокойным и счастливым.

– Здравствуй, Ари. А где Ножка?

– Дома. – Я потянул краешек мокрого полотенца, висевшего у меня на плече. – Я из бассейна.

– Данте будет завидовать.

– Как он?

– Хорошо. Уже лучше. Ты что-то давно не заходил. Мы по тебе скучали. – Он повел меня в дом. – Данте у себя. – Он замялся и добавил: – У него гости.

– А, – удивился я. – Я могу прийти попозже.

– Да ерунда. Давай, поднимайся.

– Не хочу ему мешать.

– Не говори глупостей.

– Я могу прийти попозже. Я просто так зашел. Возвращался из бассейна…

– Там только Дэниел, – сказал Сэм.

– Дэниел?

Видимо, он заметил, как переменилось мое лицо.

– Тебе он не особенно нравится, да?

– Он бросил Данте, когда на него напали, – сказал я.

– Ты слишком строг к окружающим, Ари.

Эти слова меня ужасно разозлили.

– Передайте Данте, что я заходил, – сказал я.

Семнадцать

– Папа сказал, ты расстроился?

– Я не расстроился.

Входная дверь была открыта, и Ножка громко лаяла на проходящую мимо собаку.

– Подожди минуту, – сказал я. – Ножка, прекрати!

Взяв телефон, я прошел на кухню и сел за стол.

– Так вот, – продолжил я. – Короче, я не расстроился.

– Ну, думаю, папе было виднее.

– Ладно. Но какая, к чертям собачьим, разница?

– Видишь. Ты и правда расстроен.

– Я просто был не в настроении видеть твоего Дэниела.

– А тебе-то он что сделал?

– Ничего. Просто он мне не нравится.

– Разве мы не можем дружить все вместе?

– Этот ублюдок оставил тебя умирать, Данте.

– Мы это уже обсудили. Все в порядке.

– Тогда ладно. Отлично.

– Ты ведешь себя как псих.

– А ты иногда несешь полную ересь, Данте, ты в курсе?

– Слушай, – сказал он. – Сегодня вечером мы идем на вечеринку. И я бы хотел, чтобы ты пошел с нами.

– Я подумаю, – сказал я и повесил трубку.

Спустившись в подвал, я стал тягать гантели и занимался до тех пор, пока тело не заныло от боли. Боль была терпимой. Я сходил в душ, лег на кровать и просто лежал. А после, должно быть, уснул. Когда я проснулся, Ножка лежала рядом, положив голову мне на живот. Я погладил ее.

– Ты не голодный? – раздался в комнате мамин голос.

– Не-а, не особо.

– Уверен?

– Ага. А который час?

– Полседьмого.

– Ого. Видимо, я устал.

Мама улыбнулась:

– Может, перезанимался?

– Наверно.

– Что-то случилось?

– Нет.

– Точно?

– Просто устал.

– Ты не переусердствовал с гантелями?

– Нет.

– Когда ты расстроен, ты всегда идешь заниматься.

– Очередная твоя теория, мам?

– Это не просто теория, Ари.

Восемнадцать

– Тебе звонил Данте.

Я не ответил.

– Ты ему перезвонишь?

– Ага.

– Что-то ты последние дней пять только и делаешь, что с утра до ночи хандришь, сидя дома. Хандришь и тренируешься.

Хандрить. Я вспомнил, что Джина как-то раз назвала меня меланхоликом.

– Ничего я не хандрю. И я не только тренируюсь. Еще читаю. И думаю о Бернардо.

– Правда?

– Да.

– И что надумал?

– Хочу начать ему писать.

– Он отправлял обратно все мои письма.

– Серьезно? Ну, может, мои прочитает.

– Может быть, – сказала мама. – Стоит попробовать. Почему бы и нет?