Арина - [68]

Выбравшись из ресторана, они направились к стоянке такси и еще долго там топтались, обнимая друг друга. Потом Инга, которая еле держалась на ногах, положила ему руки на плечи и с вкрадчивой ласковостью сказала заплетающимся языком:

— Дима, милый, я ведь… нарочно придумала с ребенком… чтобы ты меня пожалел… ну, как бабу… Знаешь что, давай забудем… наш дурацкий разговор… и поедем прямо ко мне. Выпьем опять виски… и все будет о’кэй!.. Я постараюсь в эту ночь… тебе понравиться…

— Нет, Инга, не надо, это пустое… — бормотал Дмитрий и гладил ее жесткие черные волосы. — Ты пойми, это не надо… Нет, я пойду сейчас… к Кате, я ее очень… понимаешь, очень люблю…

Инга разом сникла и вроде протрезвела, убрала руки с плеч Дмитрия и отшатнулась назад, но потом опять к нему приблизилась, безумно сверкнула глазами и ударила его по лицу, оглушая тишину улицы звоном пощечины и бешеным выкриком: «Вот тебе!.. Вот!..» И в ту же минуту она резко метнулась в сторону, побежала вдоль мостовой, по-пьяному высоко вскидывая ноги, навстречу шедшему к центру такси.

XX

Он никак не мог понять, что это такое. Стоя за тополем, который рос на краю тротуара, Дмитрий уже минут десять не спускал глаз с палисадника, где белело нечто неизвестное. Он хорошо знал этот палисадник, не раз сидел в нем с Катей, а вот никогда там не видел ничего подобного. Если допустить, что Катя повесила в палисаднике сушить свою белую кофточку и забыла ее снять, то почему тогда она, неодушевленная, передвигается?.. Ведь Дмитрий хотя и был еще немного пьян, но точно помнил, сперва это белое находилось слева от березы со скворечником, потом перешло направо, а теперь опять сдвинулось на старое место. Думая, что ему, может быть, померещилось, он встряхнул головой, но белое все равно не исчезло, а лишь переместилось немного вперед и маячило меж кустов крыжовника.

И тут у Дмитрия мелькнула догадка, от которой сбилось дыхание и стало жарко в груди: отчего это в окнах Кати не было света. Выходит, она придумала, что сегодня дежурит с дружинниками, а сама пошла на свидание. И сейчас вот вернулась и разгуливает с провожатым по палисаднику в своей белой кофточке. Подгоняемый ярой ревностью, Дмитрий тут же встал на четвереньки и, быстро перебирая ногами и руками, побежал к палисаднику. За какие-то секунды он достиг его ограды, вскочил на ноги, ухватившись руками за доски, ловко подтянулся и перевалился в палисадник.

— Кто это?.. Что вам тут надо?.. — раздался вдруг рядом хрипловатый голос Ивана Ивановича.

Дмитрий весело засмеялся, радуясь, что догадка его оказалась неверной, и, продираясь сквозь кусты крыжовника, пошел навстречу Ивану Ивановичу, пронзительно белая голова которого так напугала его в темноте.

— Тимофеич, боже мой!.. — удивленно воскликнул Иван Иванович. — Это что вы тут акробатикой занимаетесь?.. А я подумал, вор какой ломится.

— Да я вот… извините, пожалуйста… — неловко ворочая языком и даже слегка заикаясь, проговорил Дмитрий. — Вы простите, я это самое… маленько выпил…

Скрывая усмешку, Иван Иванович поглядел в сторону трамвайной остановки, откуда должна была появиться Катя, сказал добродушно:

— А, пустяки, пустяки… Что за беда, если выпили, с кем такое не бывает… Но вот зачем вам было прыгать в палисадник — это для меня загадка.

Дмитрий виновато потоптался на месте и опять засмеялся. Ему вспомнилось, как он бежал на четвереньках, как вмиг перемахнул ограду, как собирался схватить за горло воображаемого соперника. Сейчас даже не верилось, что это все было с ним. Откуда вдруг взялась у него дурацкая ревность? Раньше-то не водилось за ним подобных грехов. И Дмитрий, опасаясь, что в его поступке Иван Иванович увидит гораздо худшее, чем было на самом деле, решил во всем ему признаться.

— Ну, такого стыдиться не надо, — выслушав его, заключил Иван Иванович. — Вот многие толкуют, мол, пережиток, дикость… А я так понимаю, что нуль цена всей этой философии. Ее проповедуют те, которые сами никогда не любили. Я по себе знаю, ведь одному богу ведомо, как ревновал я свою Елену!.. А все потому, что сильно любил. Вот и вы, видать, любите Катюшу…

— Мы завтра в загс пойдем, если согласится… — сказал Дмитрий, отряхивая пиджак.

Иван Иванович поскреб свою белую бороду, помолчал. Стало быть, то, чего он ждал и боялся, уже подкатило, и никуда от этого не денешься. Ну что ж, по сути дела все течет верно, так должно и быть, жизнь не стоит на месте и вспять не ходит, у нее всегда одна дорога — вперед. И молодость шагает с ней в ногу. Как ни горько ему будет без Кати, а поделать ничего нельзя. Да и не хочет он иного, что стоит его одиночество против счастья Кати?..

— Я рад за вас, дай бег вам светлой и высокой жизни, — сказал Иван Иванович дрогнувшим голосом. — Вы только, Тимофеич, берегите. Катюшу, она мне, знайте, родней родной. Катюша меня, можно сказать, с того света вернула. Ведь я не жилец уже был, когда погиб Алексей, не хотелось моим глазам на белый свет глядеть, на этот неправедный мир. Если моего сына; коммуниста, такого молодого, думал я, убили, то что мне, старому человеку, жить на этой земле?.. Да, сколько кровушки пролил русский человек в революцию, в гражданскую, в Отечественную, а этого, оказывается, все мало. В будущем опять ему, выходит, полнить реки новой кровью…