Арина - [36]

Катя попробовала высвободить свою руку из руки киношника, но тот, оказывается, держал ее крепко, будто стискивал клещами. Ее даже удивило, что у такого тщедушного с виду мужчины столько силы в руках. Но это Катю особенно не испугало, напротив, она только оскорбилась, что какой-то случайный человек, которого она к тому же пожалела, задержалась из-за него на работе, вдруг удерживает ее силой вопреки ее воле.

— А вы не думаете, что мне это может не понравиться?.. — с прежним спокойствием спросила Катя, хотя внутри у нее постепенно начинало закипать.

— Помилуйте, пощадите!.. — притворно взмолился киношник. — Катюша, как вы можете такое мне говорить?.. Хорошо, хорошо, называйте это хоть насилием, как вам угодно, но, согласитесь, я ведь стараюсь не для себя, а во имя искусства и только для вас. Я хочу вас вывести на большую дорогу… Допустим, даже против вашей воли. Да, да, в искусстве такое случается. Ведь человек часто не знает своих возможностей… А мне как специалисту по кино видны ваши скрытые, скажем прямо, пока еще спящие задатки актрисы. Большой актрисы!.. И в это вы должны поверить, иначе ничего не получится. Вам надо развивать свой талант, а вы его безжалостно губите. Да, губите!.. Неужели вам нравится работать в парикмахерской? Вашими ли руками оглаживать вонючие бороды грубых мужиков, трогать нежными пальчиками их шелудивые головы?.. Быр-р-р!.. Как это можно? Просто позорно хорошеньким девушкам заниматься таким делом…

— А по-моему, позорно приставать на улице к незнакомой девушке, — резко оборвала его Катя.

— Пардон, Катюша, но этого требует моя профессия, я должен выискивать таланты из народа… — усмехнулся киношник и воровато поозирался по сторонам. Видимо, убедившись, что поблизости никого нет, он неожиданно обхватил Катю за талию и молча потянул к машине.

— Сейчас же уберите руки!.. Как вам не стыдно?.. — крикнула возмущенная Катя.

Но это ничуть не подействовало на киношника. По-прежнему не отпуская Катю, увлекая ее за собой, он постепенно упрямо пятился к машине и торопливо бормотал все в том же духе:

— Катюша, Катюша!.. Ну что вы такая дикая?.. Я желаю вам добра, пытаюсь помочь, а вы готовы кусаться… Я понимаю, на вашей работе невозможно долго оставаться порядочной… Ведь я не ошибусь, если скажу, что все официантки, продавщицы, парикмахерши, простите за откровенность, — порядочные шлюхи… Вот я и хочу вас вытащить из этого болота, открыть вам путь к большому экрану… Так почему вы бежите от своего счастья?.. Это же глупо, поймите!.. Мы сейчас прямо поедем к моему другу, я сделаю фотопробы, потом покажу режиссеру…

Они уже были у самой машины, когда киношник, чтобы открыть дверцу, на какое-то мгновенье отпустил Катину руку, и Катя сейчас же попыталась рвануться от него в сторону. При этом рука киношника соскользнула с ее талии, но он тут же успел ухватиться за край вязаной кофты, и та вдруг затрещала. Кате стало жалко старенькую кофту тети Поли, может быть, даже единственную, и у нее заколотилось сердце, спазмы сдавили горло, перекрывая дыхание, и она, страшно побледнев во гневе, со всей злостью ударила снизу под жиденькую бороденку киношника. Тот сразу как-то по-поросячьи хрюкнул и, выпуская из рука кофту, шмякнулся на мокрый асфальт. Катя с брезгливостью посмотрела на мешковато растянувшегося вдоль тротуара киношника и не спеша пошла к своему дому, где на кухне все светился огонек.

У самой калитки Катя с минуту постояла, прислушалась к непрочной тишине, какая бывает ночью в большом городе. Дождь уже совсем перестал, но с мокрых деревьев еще слетали отдельные капли, глухо шлепались в траву. Со стороны Останкинской телебашни доносился слабый шум уходящего к Ленинграду поезда. Потом резко взревела машина киношника, и сразу свет от ее фар заскользил по домам и деревьям улицы. Катя догадалась, что киношник развернулся и поехал обратно, к проспекту Мира.

X

С утра у них опять была тренировка, и Иван Иванович, забыв про свой возраст, с завидной виртуозностью кружил по прихожей, пружиня ноги в коленях и приподнимаясь на носки, все наскакивал и наскакивал на Катю, пока не стало темнеть в глазах, а сердце не зашлось в колотуне. Тут он с горечью отметил, что ничего в нем, кроме азарта, не осталось от того «непобедимого», как называли его на заводе, где всю жизнь проработал слесарем и чуть не до самой пенсии считался сильнейшим боксером. И когда он встал посреди «ринга», часто дыша и чувствуя, как пот со лба и висков скатывается горячими горошинами и теряется в бороде, в квартиру кто-то позвонил. Катя сняла боксерскую перчатку, открыла дверь.

Невысокая ростом, не по годам слишком пухленькая, вошла белокурая Оля Малышева, школьная подруга Кати, и, всплеснув руками, удивленно воскликнула:

— Боже мой, боксируют!.. С ума вы сошли!.. Разве женское это дело?.. Ну и девка смешная ты, Катюша, видно, одна на всю Москву такая… Иван Иванович, хотя бы вы ее на ум-разум наставили!..

— А я как раз рад, что Катюша боксом занялась, — еще часто дыша, сказал Иван Иванович. — Ведь прежде что за руки у нее были — тростинки худосочные. Несет она, бывало, воду цветы поливать, а я глаза закрываю, боюсь, вот-вот тростинки переломятся… А сейчас, глядите, руки как руки.