Архон - [39]

— Она видит меня?

«Тебя никто не видит. Но пора возвращаться».

— Они упали в пустыню. Это значит?..

«Одна звезда — у Сетиса. Они должны найти остальные, иначе последствия моей кражи никогда не будут искуплены. На свете очень много воровства, Мирани. И у живых, и у мертвых. Теперь возвращайся».

Она открыла глаза. Над ней стояла Ретия и трясла ее за плечо.

— Иди посмотри! Звезды падают! Это знак, Мирани, величайший знак!

Мирани села, плохо понимая, где находится. Лицо горело, как будто его опалили таинственные лучи. А ступни были мокрыми.

* * *

В двух милях от камня, отмечавшего начало тропы, Шакал сделал первый ход.

Орфет плелся позади; он остановился, почесался, повернулся спиной к остальным и покопался в заплечном мешке. Но не успел он поднести флягу к губам, как чья-то проворная рука обхватила его за шею и дернула; в спину ему уткнулось острие ножа. Орфет злобно выругался, пошатнулся, как медведь.

— Сетис! Измена!

Сетис не шелохнулся. Лис ловко ухватил Орфета за левую руку и выкрутил ее. Музыкант взвыл от ярости и боли.

— Ага. — К ним подошел Шакал. — Так я и думал.

Он взял флягу и принюхался. Потом очень медленно перевернул ее и долго глядел, как вино мучительно тонкой струйкой вытекает на каменистую тропу. С мгновение оно лежало в пыли сверкающими шариками.

Орфет попытался вырваться, но Лис только сильнее вцепился в него.

— Негодяй! — взревел музыкант. — Подонок! Гнусный мерзавец!

Шакал и глазом не моргнул. Только отшвырнул пустую флягу.

— Это для твоей же пользы. Скажи ему, Архон.

— Орфет, он прав, — грустно произнес Алексос. — Я же тебе говорил не брать вина.

— Еще есть? — поинтересовался грабитель могил.

— НЕТУ!

— Лис!

Ловким движением Лис отшвырнул в сторону мешок Орфета, Шакал подхватил его и стал рыться, не обращая внимания на протестующие вопли и ругань толстяка. Но когда он вытащил вторую флягу, музыкант умолк. Шакал посмотрел на него в упор.

— Не надо! — прохрипел Орфет и обернулся к Алексосу. — Послушай, дружище. Всего одна фляга! И всё. На всю эту пустыню! Скоро мы будем умирать от жажды и молить о глотке. Не позволяй ему. — Он облизал губы, глядя на Шакала. — Не позволяй!

Сетис никогда не видел, чтобы люди так менялись. Грубоватый добряк Орфет, неугомонный бесшабашный музыкант был напуган до смерти, в отчаянии униженно корчился и извивался. Алексос замялся. Но когда поднял глаза — взгляд его был чист и безжалостен.

— Так надо, Орфет.

— Конечно, надо, — подтвердил Шакал и сломал пробку. — Иначе нельзя. Кочевник сказал правду: в пустыне человек как на ладони. Мы должны доверять друг другу. От этого зависит жизнь каждого из нас. Орфет не ответил. Его тело обмякло; Лис выпустил его, и он чуть не упал лицом вниз. Маленькие глазки не отрываясь следили за тонким ручейком вина, с влажным бульканьем вытекающего в песок. Через миг оно впиталось в пыль и исчезло.

Воцарилось молчание. Сетис внутренне напрягся, ожидая взрыва, драки. Но Орфет стоял как громом пораженный. Потом шагнул вперед, подхватил свой мешок и закинул за спину. Поплелся вперед, мимо своих спутников, не сказав ни слова даже Алексосу. Великан сжался, даже ростом стал как будто меньше, словно из него выпустили боевой дух.

Лис спрятал кинжал в ножны и подошел к Шакалу.

— Это только начало, вожак.

— Знаю. — Шакал задумчиво глядел вслед толстяку. — Следи за ним. Отвечаешь головой.

Лис скривился, уголки беззубого рта опустились.

— Я ему не нянька.

— Нянька ему понадобится.

Одноглазый бандит кивнул, сунул кинжал за пояс, увешанный бесчисленными ножами.

— А если с ним будет слишком много хлопот?

Шакал бросил взгляд на Сетиса и Алексоса.

— Тогда оставим его где-нибудь. На корм стервятникам.

— Хорошо, что ты говоришь не всерьез, — сказал Алексос, подходя ближе. — А иначе я бы рассердился.

— Я говорю совершенно серьезно. — Рослый грабитель грациозно поклонился. — Ваше святейшество.

Сетис был уверен, что Шакал не шутит. Пока они считают, что Алексос знает дорогу, мальчику ничего не грозит, но его самого и Орфета охотно принесут в жертву при первом же удобном случае. Они должны держаться вместе и прикрывать друг друга, хотя толстяк погрузился в свое горе, и от него сейчас никакого проку. Под жарким полуденным солнцем Сетис плелся последним, опустив голову, еле переставляя натертые ноги. Солнце уже обожгло ему лицо; он прикрывал щеки и губы краем плаща, но глаза, ослепленные сиянием белесых песков и трепещущим знойным маревом над пустыней, почти ничего не различали. Как и предсказывал старик, за минувший день дорога медленно пошла в гору, земля превратилась в нескончаемый пологий склон. Занесенная песком тропинка петляла среди камней. Вчера они прошли мимо рощи мертвых деревьев. Иссушенные стволы выгорели до белизны, стали такими хрупкими, что сломать их удалось безо всяких усилий, зато ночью им посчастливилось развести хороший костер. Пока все спали, на страже сидел сначала Шакал, потом Лис. Сетис хотел приглядывать за обоими, но от усталости мгновенно погрузился в глубокий сон, и Алексос разбудил его перед рассветом, усевшись на грудь. Они договорились выйти спозаранку и самую жаркую часть дня проспать где-нибудь в тени, хотя тень в этих местах — явление редкое, и дальше найти ее будет всё труднее и труднее.